– Отпустите меня домой.

– Хорошо. Иди. Придешь, когда будешь готова.

Ничего не ответив, я заторможено, как сомнамбула вышла из магазина и отправилась к себе домой.

Чтобы понимать, насколько у нас все друг друга знают, скажу только, что, когда я пришла домой, папа и мама были дома – хотя не должны были в это время – и были в курсе событий.

Никто ни о чем меня не расспрашивал. Меня укутали в толстое одеяло и усадили в любимое папино кресло, подтащив к столу. Мама начала нарезать яблоки на пирог, хотя еще была не осень, папа поставил на огонь какао. Знакомые и безопасные запахи корицы и горячего шоколада поплыли по комнате. Родители работали синхронно, спокойно и уверенно и глядя на их слаженные движения мой мир немного пришел в равновесие. Поставив пирог в духовку, мы перебрались в гостиную на диван- папа перенес меня на руках и усадил между собой и мамой. Мы включили телевизор и попали как раз на начало фильма – «Обнаженное танго». Странный, ненормальный, фантасмагорический фильм, явно непредназначенный для моих глаз – я до сих пор не понимаю, как родители позволили мне его смотреть. Единственное логичное объяснение – они думали, что я сплю, и я действительно словно бы плыла в какой-то синей дымке, но я до сих пор помню всю картину от первой до последней сцены. Я лежала у мамы на коленях и в какой-то момент увидела, как рука отца взяла ее руку и крепко сжала в своей. Это – последнее мое воспоминание того вечера, перед тем как я провалилась в сон без сновидений.

Несколько дней я не выходила из дома, хотя обрывки слухов все равно долетали.

Уэстбрук4 гудел. Скандал, каких не случалось с незапамятных времен! По вечерам у Ронни было не пробиться, каждый стремился высказать свою точку зрения и выслушать новую версию.

Обманутую Элли все жалели, Ника ругали, но как-то так, вяло – он был сыном банкира и вообще, весь его каменный надменный вид обрубал желание позлословить на его счет.

Зато от Фрэн все отвернулись. Вчера всеобщая любимица, кумир и идеал, сегодня она сделалась притчей во языцех, разлучницей и потаскухой. На стенах ее дома каждую ночь появлялись неприличные надписи, ее крыльцо забрасывали тухлыми яйцами, когда она осмеливалась пройти по улице, мальчишки свистели и насмешничали ей вслед.

Надо отдать должное Нику – он не отказался от нее и намертво стоял стеной, защищая свою любовь. Говорили, что между ним и его отцом произошел жуткий скандал, говорили, что мистер Нолан грозился на всю улицу лишить старшего сына наследства и содержания, если он не возьмется за ум, на что Ник просто молча вышел. Страсти кипели в людских умах, то и дело выплескиваясь наружу слухами и домыслами.

Я вернулась к работе. Мистер Голд никак не прокомментировал мое отсутствие, просто оставил список дел, а сам скрылся в своем кабинете. До обеда я сортировала книги, заказывала недостающие тиражи у поставщиков. Когда я протирала пыль в шкафу с редкими экземплярами, звякнул дверной колокольчик и в лавку вошел Нил.

«Все знают, что он тебе нравится».

Я мучительно покраснела.

– Ева, я давно хотел с тобой поговорить…

– Уходи, Нил. Я не хочу тебя видеть.

– Но Фрэн…

– Ни слова про Фрэн! Не говори мне про нее! Не смейте меня втягивать в ваши разборки – я в ярости метнула в него пресс-папье, которое Нил, обладающий реакцией отличного бейсболиста, поймал. Он растерянно повертел круглый тяжелый шар, потом подошел ко мне, аккуратно положил на стойку. Я стояла с круглыми глазами, прижав руки к груди – эта вспышка ярости удивила меня саму.

– Из тебя бы вышел неплохой питчер. Может, потренируемся как-нибудь вечерком? – и Нил ушел, не оглядываясь.

Я смотрела, как его фигура скрывается за углом, потом бросила пыльную тряпку на стол и решительно вошла в кабинет мистера Голда.

– Все эти книги, которые вы мне предлагали почитать, начиная с моих семи лет: вы меняли мою судьбу?

Брови Голда поползли вверх, он отложил свои записи, вздохнул, снял очки, протер стекла, снова надел, указал мне на стул.

– Садись.

Я упрямо осталась стоять, он молча ждал, пока я перепсихую. Готовая лопнуть от злости и пыхтящая, как самовар, я плюхнулась на сиденье.

– Никогда.

– Что?

– Ответ на твой вопрос. Я никогда не менял твою судьбу. Направлял, да, но не вмешивался, только наблюдал.

– Вы с самого начала знали, что я умею то же, что и вы?

Он покачал головой.

– Я подозревал с… С определенного момента. Но не был уверен до этого лета.

– Тогда почему вы выбрали меня?

Он усмехнулся:

– А разве я тебя выбрал?

Он открыл нижний ящик стола и достал изящную коробку, обтянутую тисненой тканью, как дорогой переплет. Щелкнул замочком, раскрыл футляр, внутри на обитой синим бархатом подкладке, лежала кукла.

Я словно перенеслась на десять лет назад, к витрине только открывшегося магазина и увидела девочку, днями простаивавшую перед стеклом и разговаривавшую с куклой.

– Эмили…Бель. Я никогда с того дня больше не видела ее и даже не вспоминала. Почему вы спрятали ее?

– Лучше спроси, почему я ее тогда достал. Я никогда не показываю ее посторонним, но тут меня словно толкало в спину, пока я не согласился и не сделал так, как она хочет.

– Она? Кукла?

– Подойди к синему шкафу.

Я осторожно приблизилась к личному шкафу мистера Голда. Его кабинет был для меня под запретом, я никогда не смела не то, что трогать, даже рассматривать книги, спрятанные там.

– Верхняя полка, слева. Зеленый том в бархатном переплете.

Я осторожно потянула за корешок, вытаскивая книгу. Но это была не книга, а альбом. Фотоальбом, старинный, у родителей тоже есть такие, остались от бабушек и дедушек.

Я аккуратно положила альбом на стол между мной и мистером Голдом, не осмеливаясь даже дышать.

– Открой. Не бойся.

С первой страницы на меня смотрела улыбающаяся пара в свадебных костюмах. Элегантный импозантный жених с прической из фильмов про крестного отца и юная, сияющая невеста в пышном платье и королевской шляпке. Следующая страница. Снова они, на палубе лайнера. Они на фоне Эйфелевой башни. В арабских костюмах. В джунглях амазонки. В изысканном ресторане. Везде они, всегда вдвоем, улыбающиеся, счастливые.

Молодой мистер Голд и …Бель.

У меня пропал дар речи. Голд нежно погладил лицо жены на фото.

– Моя Эмили. Мы поженились, когда мне было тридцать пять, а ей всего-навсего семнадцать. Невинное и нежное дитя. Я до сих пор не могу поверить, что она выбрала меня. До встречи с ней я не верил в любовь, не верил, что могу любить. Я презирал и предавал людей. Я был чудовищем. Эмили…я не знаю, что она во мне нашла. Но она всегда видела во мне лучшее, она видела во мне свет. Я много раз обманывал ее ожидания, но она всегда прощала меня и продолжала верить. Красавица, которая изменила чудовище. Моя Бель.