Сказать по правде, я заметила, что Фрида выглядела немного осунувшейся, но ей не помешало бы сбросить пару фунтов. До менопаузы у нее был твердый восьмой размер, а потом – бах! – в один момент ее разнесло, как бочку, и следующие двадцать пять лет она такой и оставалась.

– Я тебе вот зачем звоню, – опомнилась Барбара. – Кажется, я забыла свои солнечные очки в твоей сумке. Помнишь, они не помещались в мою и я положила их к тебе? Они там?

– Сейчас посмотрю, – пробормотала я, так и не взглянув в зеркало в ванной.

Я точно оставила свою сумку на столике в прихожей, перед зеркалом, которое мы с Говардом купили на блошином рынке в Париже много лет назад. Я всегда любила это зеркало. В моем прежнем доме оно висело прямо у входа, а потом я привезла его сюда и повесила в прихожей.

– Если они у тебя, я приеду и заберу их. Может, заодно пообедаем вместе?

– Конечно. Встретимся в… – Хватая сумку, я размышляла о том, где лучше встретиться, и в этот миг бросила взгляд на зеркало.

И вот тут я наконец-то себя увидела.

– Ох ты! – Не помню, чтобы я когда-нибудь кричала так громко.

– Что случилось?! – забеспокоилась Барбара.

Сперва я подумала, что кто-то стоит у меня за спиной, и даже обернулась, но, сколько ни вертелась, рядом никого не нашла.

– Мама, с тобой все хорошо?!

– О господи!

– Мама, что происходит?! Мне вызвать полицию?!

Я вдруг потеряла дар речи. Барбара все вопила и вопила, а я стояла и смотрела на женщину в зеркале. Кто это? Что произошло? Я сплю?

– Барбара, все в порядке. Мне показалось, пробежала мышь. – Я пыталась соображать быстро.

– Мышь?! На двадцатом этаже?..

– Да, звучит странно. Я сегодня не в себе.

В голове билось только одно: руки, мои руки! Они подтянутые и загорелые! Куда подевалась обвисшая мешком старая кожа? На днях я купила в «Блюмеркури» какой-то новый крем для лица за сто двадцать долларов. Продавщица назвала его подтяжкой лица во флаконе – а что, если он подействовал? Да ладно, как будто эти штуки вообще действуют. Но вдруг?

– Мама, я выезжаю. Боюсь, у тебя инсульт!

Может, она права. Может, у меня и впрямь случился инсульт? Может, я уже умерла и витаю призраком в каком-нибудь чистилище, которое выглядит точь-в-точь как моя квартира. Одно было несомненно: Барбара не должна видеть меня такой. Что она подумает?

– Барбара, вообще-то, я вспомнила, – сказала я, стараясь снизить голос. Почему он такой звонкий? – Я вспомнила, только что, я договорилась пообедать сегодня с Фридой. Может, ты лучше завтра заедешь?

– Но мне нужны мои очки, – возразила она.

– Господи, Барбара, они ведь без диоптрий! У тебя наверняка есть еще пять пар, точно таких же.

– Ты что, не хочешь меня сегодня видеть? – Она обиженно замолчала.

Я снова посмотрела в зеркало:

– Нет, сегодня не самый подходящий день. Лучше завтра.

– Отлично. Вот и вся благодарность за вчерашний вечер, – заявил мой испорченный пятидесятипятилетний ребенок, но мне было не до ее выкрутасов.

Как вы можете догадаться, голова моя была занята совсем другим.

– Этот день рождения – лучшее, что было в моей жизни, – улыбнулась я в трубку. – Я потом перезвоню.

Не знаю, сколько времени я простояла перед зеркалом в ночной рубашке, глядя на свое лицо. Полчаса? Час? А может, всего десять минут. Время остановилось. Я все стояла и твердила: как такое возможно?

– Может, я умерла? – сказала я вслух и ущипнула себя за руку, за лицо.

Лицо! Кожа гладкая, ни единой морщинки. И под глазами упругая. Никаких «гусиных лапок».

Мои волосы, прежде реденькие и пересушенные потоком перекиси, что я вылила на них за годы, тоже стали гладкие и густые. Я провела рукой по волосам раз пятьдесят, не меньше, пока не велела себе остановиться. Разве они не выпадают, если их слишком много расчесывать? Или это все сказки?

– У меня снова есть брови! – закричала я, вглядевшись в отражение получше.

Тут я хочу на секунду отвлечься и дать наставление вам, юные девушки: никогда, ни при каких обстоятельствах не выщипывайте брови подчистую, даже если того требует мода. Пару волосков там-сям – сойдет, но только не целиком. Обратно они не отрастут, я по себе знаю. Теперь же я любовалась на роскошные, великолепные, естественные брови – безо всякого карандаша. Бог знает сколько времени и денег я угрохала за эти годы, стараясь сделать так, чтобы подкрашенные карандашом брови смотрелись натурально. Потом поэкспериментировала с рогаином. Стоит только мазнуть этой штукой лоб или другие места, где волос не должно быть, и все, тебя можно показывать в цирке за деньги. Единственная мысль, утешавшая меня на похоронах Говарда, состояла в том, что мы были женаты более пятидесяти лет и за все это время он ни разу не видел меня без бровей. Если бы увидел, инфаркт хватил бы его гораздо раньше.

Так что же произошло?

Ага – желание, которое я загадала на свечках! Я пожелала, чтобы мне снова стало двадцать девять хотя бы на день!

Никакого другого объяснения я не находила. Пыталась вспомнить: может, какие-то особые пряности в еде могли вызвать такой эффект? Но мне и раньше приходилось бывать в «Прайм риб». Вчера я съела немного крабовых котлеток, немного лососины, немного салата, кусочек праздничного торта и выпила бокал шампанского. Все это я ела в «Прайм риб» неоднократно и ни разу даже изжогу не заработала – не то что помолодела. Возможно ли, что с кем-то еще такое произошло?

Я взяла телефон и позвонила Фриде, старейшей своей подруге. Вдруг ей тоже снова двадцать девять?

– Фрида? – спросила я, когда она сняла трубку.

– Привет, Элли. – Она зевнула (Фрида вечно спит допоздна).

– Фрида, как ты себя чувствуешь?

– Нормально. – Она снова зевнула. – Спина болит, как обычно.

– Не ощущаешь ничего странного? – спросила я.

– Ты что, проверяешь, жива ли я?

– Нет, не проверяю, – ответила я, но про себя подумала, что надо бы и вправду начать звонить ей каждое утро; у Фриды ужасные дети, они никогда ей не звонят. – Вчерашняя еда на меня как-то странно подействовала, и я хотела спросить, вдруг у тебя то же самое.

– Да нет. Ну, может, небольшое несварение.

В этом как раз ничего необычного – желудок у Фриды постоянно расстроен.

– Как ты? – спросила она. – Может, сходить с тобой к врачу?

– Не надо, все нормально.

– А, ну ладно. – Она снова зевнула.

– Спи дальше, Фрида.

– Я зайду к тебе попозже, – пробормотала она.

Итак, в отличие от меня Фрида не сбросила во сне пятьдесят лет. Барбара, скорее всего, тоже не помолодела, а то непременно бы про это рассказала. Значит, только я.