– Я знаю! Она моя внучка!

– Что?.. – Женщина ошалело уставилась на меня.

– Ой, она моя двоюродная сестра. Я сказала «внучка»? – Я попыталась засмеяться. – Я перепутала, она же назвала эту модель в честь своей бабушки… то есть и моей бабушки тоже.

Тут я запнулась. Я никогда не умела врать.

– О, ну конечно. Вы очень похожи на них обеих. У вас у всех такие соблазнительные фигуры. И ваша бабушка очень привлекательна; такая величественная. Я иногда встречаю ее в парке. Всегда думаю, может, подойти поздороваться, но она же меня совсем не знает.

– Да, она очень любит посидеть в парке, почитать газету, – воодушевленно откликнулась я. – В следующий раз, когда ее увидите, обязательно подойдите. Моя бабушка просто классная!

– Сомневаться не приходится, раз уж Люси назвала платье в ее честь. – Продавщица улыбнулась, снимая наряд с манекена. – Вот, думаю, вам будет в самый раз.

– Ну, я только примерю. Тороплюсь отнести домой все эти торты.

– Это на день рождения вашей бабушки? – спросила она. – Люси говорила, ей семьдесят пять исполнилось.

– Да, знаю! Разве можно в это поверить? – воскликнула я, проходя в примерочную, за занавеску, и снимая одежду. – Разве можно поверить, что моей бабушке семьдесят пять? Да ей от силы пятьдесят дашь!

Я напрашивалась на комплимент.

– Сложно поверить, – согласилась она, и занавеска вдруг отъехала в сторону. – Ну а теперь посмотрим…

Она замолчала.

– Ох, милая, – вздохнула продавщица, – вам нужно избавиться от этих старушечьих трусов и найти какое-нибудь симпатичное белье под стать вашей фигуре.

Я была уничтожена.

– Да, знаю. Они ужасны, – сказала я и задернула занавеску с беспомощной улыбкой.

И вот, надев платье «Элли Джером», я, Элли Джером, невольно залюбовалась собой в зеркале. Всего на несколько секунд. Оно отражало именно то, что я хотела видеть, – это как встретить друга детства спустя много лет. Разве я выглядела настолько хорошо в двадцать девять? Барбаре к тому времени уже почти стукнуло девять. Нет, я выглядела хуже, потому что уже тогда у меня были растяжки и варикоз. Итак, ко мне вернулось не просто двадцатидевятилетнее тело, а двадцатидевятилетнее тело без всяких следов беременности!

– Как оно? – поинтересовалась продавщица.

– Беру! – закричала я.

Я подошла к кассе, а продавщица пробила платье.

– Ваша кузина, наверное, сделала бы вам скидку, если бы вы купили наряд у нее, – доверительно сообщила она.

– Да, наверное, – я пыталась быстро соображать, – но отчего бы не помочь ей с продажами?

– Вы хорошая сестра, – ответила продавщица, принимая у меня кредитную карточку.

– О, это ваша кредитка? Вас тоже зовут Элли?

– Э-э, да. Меня назвали в честь бабушки.

– Ах, как это мило, – проворковала она, а я облегченно вздохнула.

И тут, когда я уже полагала себя в безопасности, зазвонил телефон.

– «Пляж Таити», – улыбнулась в трубку продавщица, пока я подписывала чек.

Я смотрела, как она заворачивает платье в бумагу и кладет в пакет.

– Люси! – Женщина за кассой просияла. – Ты не поверишь! У меня тут твоя сестра Элли, и она только что купила твое платье!

О нет. Нет. Господи, нет. Только не это.

Я страшно запаниковала. На моих глазах всего за пару секунд воодушевление на лице бедной продавщицы сменилось крайним изумлением.

– Твоя двоюродная сестра, Элли, – повторила она в трубку, отчетливо выговаривая каждое слово. – Она похожа на тебя как две капли воды и утверждает, что вы родственники.

Попалась. И как мне объясняться? Делать нечего. Выбора нет.

Поэтому я поступила так, как на моем месте поступил бы любой нормальный псих.

Я сбежала.

Схватила пакет с платьем, взяла все три торта, выскочила на улицу и со всех ног помчалась прочь. На полных парах пронеслась мимо Волнат-стрит и чуть не выронила все свои покупки, когда налетела на какого-то парня с подставкой для зонтиков сразу за кофейней «Литл Пит». Оказавшись на площади Риттенхаус, я обернулась посмотреть, не преследует ли меня продавщица, но за спиной никого не было.

Ну и утречко.

Наконец я зашла в свою парадную и поздоровалась с Кеном, швейцаром.

– Простите, могу я вам чем-то помочь?

Вот черт.

– Да, я выходила отсюда совсем недавно, помните? Элли Джером – моя бабушка.

– Я позвоню ей, – сказал он и пошел за телефоном.

– Нет, подождите! Видите ли, она сейчас в ванной. Я, наверное, забыла сказать вам, когда уходила, – снова пришлось выдумывать на ходу.

– Ну, вообще-то, мне не положено никого пускать.

– Да будет вам! – Я притопнула ногой. – Вы же видите, сколько у меня всего в руках? Моя бабушка перезвонит сразу же, как только выйдет из ванной, обещаю. Смотрите, у меня даже ее ключи с собой… и ее сумочка.

– Ну, вообще-то, официально мне не положено никого пускать. – Он улыбнулся.

Фу, как сказал бы на моем месте любой ребенок! Швейцар Кен со мной флиртовал! Честное слово, если бы вы видели Кена, вы бы поняли, почему меня это не слишком впечатлило.

– Официально? – Я выразительно захлопала глазами.

Если он этого добивается, что ж, пусть посмотрит, как работают профессионалы. Может, я и не изменяла Говарду, но по части хлопанья ресницами мне в свое время не было равных, я всегда добивалась того, чего хотела.

По-моему, прошел не один час, прежде чем он наконец впустил меня.

– Ладно, проходите. – Кен снова улыбнулся.

– Merci beaucoup, – подмигнула я.

Ну и потеха!

И вот я в своей квартире. Поставила торты на обеденный стол. Однако прежде чем вернуться к своей прежней жизни, я хотела еще раз примерить новое платье.

Я пошла в спальню, вынула бумажный сверток из пакета и положила его на кровать. Медленно развернула оберточную бумагу и застыла в восхищении, глядя на аккуратно сложенное платье с этикеткой «Люси Джером». Разделась и осторожно натянула платье через голову. А потом подошла к зеркалу.

Только сейчас и никогда прежде. Могу совершенно искренне заявить, что теперь-то я точно знаю, что имел в виду Джордж Бернард Шоу, когда сказал, что «молодость молодым не впрок». Как здорово было бы, если бы каждый мог, как я, скинуть годы хотя бы на мгновение. Вы даже не представляете, какую силу юность дает тем, кто уже забыл, что это такое. Это настоящее сокровище, предназначенное для тех, кто в состоянии его оценить, а не для тех, кто не знает, что с ним делать.

Внутри мне по-прежнему было семьдесят пять. Моим глазам было семьдесят пять. И я смотрела на это двадцатидевятилетнее тело, как на скульптуру. Легонько провела пальцем от подбородка до ключиц, вдоль шеи – совсем недавно морщинистой и обвисшей, но гладкой и ровной теперь. Положила руку на грудь и талию, еще вчера бесформенные. Почему мне так грустно и при этом так восхитительно?