– Известно что – перестройка, мать ее за ногу. Водку в магазине хрен купишь. Вот и все новости. Так, гляди, и колхоз лопнет!

– Ты чего несешь?

– А чё?

– Ты это скажи, а Витек Зорин… он тут? Учиться еще не уехал? – тихо спросила Сима.

– Да куда ему учиться? Десятилетку еле дотянул! На комбайне пошел работать после окончания школы. Мать у него померла. Ну, помнишь, помидорами торговала, теплица у ней своя была! Понаехали корреспонденты с города, писали всякую гадость про теплицу ту, ну у ней сердечко и не выдержало после собрания-то, где ее песочили… Короче, один теперь Витька. Как ты… Ну ничего, на Иришке Долговой скоро женится. Ее-то, поди, тоже помнишь? Ну такая вот красавица-то. Сейчас еще красивей стала! Ну вот. В армию Витька скоро пойдет – ясно дело… После армии, наверное, и распишутся! А что?

– Да это я так. С одного класса мы.

– А… так, может, привет передать? Я ж его через час увижу.

– Сама передам, – грубо отрезала девушка.

– Ох ты, самостоятельная ты девка, Серафима. Все сама да сама! Гляди, такую самостоятельную никто и замуж брать не захочет! Мужики таких не любят!

– Тут останови! – скомандовала Сима.

Машина поравнялась с домом с заколоченными ставнями – ее домом.

Сима спрыгнула на землю:

– Спасибо, сколько с меня?

Она деловито достала деньги из выреза платья… Шофер посмотрел на нее укоризненно:

– Да брось ты, свои ж люди! С одного села. Чего ты ерунду-то городишь! Да убери ты деньги свои, говорю! Ишь самостоятельная!

Грузовик уехал. Сима подошла к дому, остановилась, глядя на заколоченные окна. Недолго думая схватила одну из досок, отодрала одним движением, прямо с проржавевшими гвоздями.

А потом зашла в дом. Распахнула окна, раскинув старенькие занавески. В таз воды налила. Стала мыть полы руками, чтоб дома чисто было…

Вот так началась ее новая жизнь в родном-то селе…

Вернулась…

* * *

Сима прибиралась в доме умело, шустро. Подняла голову, увидела в окно все тех же соседок у забора. Словно стольких лет-то и не прошло – сидели на скамейке деревенские сплетницы, все подмечали, обо всем имели свое мнение.

Прислушалась – соседки обсуждали ее приезд…

– Симка, что ль, вернулась? Вот те на! Вот не гадали, не думали! Она ж в отличницах ходила, отец-то мечтал об институте! – сказала первая.

– Вона институт твой! Поломойничает!

– А с лица как – изменилась?

– Ага, жди не дождешься! Кем родился, тем помрешь… Ой, Сима!

Женщины увидели Серафиму в проеме окна. Улыбнулись.

– Сим, с возвращением. Может, помочь чем?

– Сама обойдусь. – Она захлопнула окошко.

А как работу закончила, авоську в руки и в сельпо пешочком. Прямо по грязи, по дороге неасфальтированной, топая своими большими ножищами в немодных стоптанных ботинках…

Набрала, что в сельпо было: хлеба, икры баклажанной, огурцов банку… Погрузила в авоську свои покупки. Ей недобро улыбалась продавщица Нинка, размалеванная, в платье цветном кримпленовом, что модно было лет десять назад… Сима усмехнулась и голосищем своим низким выпалила:

– Водки еще дайте.

– Ты никак пить научилась? – укоризненно спросила красотка не первой свежести.

– У вас не спросила. Две бутылки.

– Не положено две. По одной в руки… Но есть самогонка, хорошая, сама гоню! – хитро подмигнула Нинка.

Сима только насупилась:

– Не надо! Сколько с меня?

Тот самый шофер грузовика, что подвозил Симу, подъехал в обед к полевому стану. Механизаторы уже ждали еды, что привез с собой водитель. Повариха быстро и умело разлила суп по тарелкам. Среди обедающих был и Витя Зорин – он почти не изменился, только вытянулся сильно… А глаза те же, голубые. И чуб русый до бровей. Красавец одно слово. Только вот какой-то он невеселый…

– Витька, а я, знаешь, сегодня кого в село подвозил – Симку, ну учились вы вместе, – сказал шофер.

– Жабу, что ли? – сразу вспомнил Витя.

Мужики засмеялись. Пожилой бригадир дядя Петя откликнулся:

– Грех так говорить, мужики. Девка сирота, Иванова дочка. Хороший он был. И она девчонка смышленая.

– Смышленая-то смышленая, а страшна как смертный грех! – огрызнулся Виктор.

Мужики снова захохотали.

– Так не тебе с ней спать! – прокричал сквозь смех бригадир.

А Андрей, друг Виктора, белобрысый и долговязый, хлопнул его по плечу:

– Ты лучше про Ирку свою думай! Про то, как вам ребенка заделать до армии!

– Это еще зачем?

– Чего тебе, в Афган, что ли, загреметь хочется? Ирку обрюхатишь – и всех делов! Витек, тебе чё, помочь, что ли? Сам не справляешься?

Витя обозлился:

– Ща как дам!

Механизаторы притихли. Андрюха тоже пошел на попятную…

– Да ладно, шучу! Ты меня погоди бить-то, главное, чтоб она тебе дала!

Тут Витя не выдержал, кинулся на Андрея с кулаками – уже не на шутку. Дядя Петя, водитель Слава и другие мужики стали их разнимать… да куда там!

На поле, на фоне стоящих комбайнов, началась настоящая куча-мала…

– Помогите, да что ж это делается!!! – кричала повариха, так и не накормившая бригаду. – Да вы с ума посходили, мужики! Обед-то остывает!

Только никто ее не слышал. Потому что Витька с Андреем не могли утихомириться и все катались по полю.

* * *

Этим же вечером в сарае Витя обнимал красавицу Ирочку. Она все отбивалась, пытаясь ускользнуть от него.

– Пусти! Я ж тебе сказала: нет! До свадьбы и не мечтай!

– Ир, да я разве жениться отказываюсь? Я ж люблю тебя, дура! Так люблю, что никогда и никого больше любить не буду! Не веришь, что ли? – страстно шептал Витька.

– А если и не верю – что тогда?

– Значит, точно дура! Мужики надо мной смеются!

– А для тебя это главное? – зло оскалилась Ирочка. – Ты ж пойми, я хочу, чтобы все по-человечески! Что тут такого? Хочу, чтобы мы в город переехали. Хочу, чтобы у нас все было как у людей настоящих! Вон Ленка Попова дура дурой, а в городе живет! Хата у нее трехкомнатная! Машина у нее красная! Мебель у ней румынская – прям стеночка такая, я аж как увидела – расплакалась!

– Ты мне про эту проститутку брось втирать!

– Да? Чем же это она плоха?

– Сама знаешь, чем твоя Ленка живет!

– Ой, подумаешь! Главное, что живет по-человечески! А ты чего хочешь? Закопать меня в этой глуши! Да? Во придумал, а? Ты всю жизнь комбайнером работать будешь, а я птичницей? Или на ферму отправишь – коров доить? Так у меня маманя всю жизнь дояркой проработала. Навидалась я такого счастья. Бабе сорок лет, а по виду все сто сорок!