С этими словами Саймон обнял Бланш, тяжело оперся на нее и, покачиваясь, словно пьяный, двинулся по улице, увлекая девушку за собой.

– Сделайте вид, будто поддерживаете меня, – приказал он и вдруг затянул хриплым голосом какую-то песню:

– Ах, Маккинли умер, но не знал о том…

– Прекратите! – испугалась Бланш. – Вас люди увидят.

– Так это же здорово, дорогуша! Маккинли умер, но не знал о том!

– Я вам не «дорогуша»! Саймон тяжело навалился на нее.

– И женка померла потом. А после, после – глядь, легли они в кровать! Тогда скажите, как вас зовут.

– Ну, хорошо, мое имя Бланш Марден.

– Вот и прекрасно, мисс Марден. Разве это было так трудно?

– Господи! – в отчаянии прошептала Бланш. – Если меня увидят с вами, я погибла!

У него хватило наглости рассмеяться над ее словами.

– Примите мои извинения, мисс Марден, но сейчас на кон поставлено нечто большее, чем ваша репутация, – мои способности актера.

– Они у вас ужасны!

– Ах, вы меня ранили в самое сердце, мисс Марден. – Он опять навалился на нее, и девушка покачнулась. – Ого! Это там не солдаты?

Бланш посмотрела вперед. Они уже почти вышли к Оксфорд-стрит, по которой сновало множество людей и где Саймон, наконец, мог бы чувствовать себя в безопасности, но выход на улицу действительно преграждали солдаты. С мрачным удовлетворением она сказала:

– Да, это они. И когда они увидят меня с вами…

– Они тут же подумают, что вы помогали мне бежать. Представляете, что потом случится? – его голос звучал почти нежно.

– Я им все расскажу! – не очень уверенно попыталась спорить она.

– Вот в таком виде? – он на мгновение улыбнулся. – Не очень хорошая идея, мисс Марден.

– О-о-о! Но ведь это потому, что вы… вы…

– Конечно, – кивнул Саймон и снова затянул песню пьяным голосом: – И не знал из них никто, что они мертвы давно!

Конечно, солдаты, стоявшие неподалеку, тут же обратили внимание на парочку подвыпивших гуляк. Суровые, с мушкетами в руках, стражники вызывали у Бланш невольное чувство угрозы. Девушка почувствовала, что у нее замерло сердце. В другой ситуации при виде солдат она бы только обрадовалась, однако сейчас ей стало ясно, что произойдет, если они поймут, кем является один из двух прохожих, медленно бредущих по безлюдной улице. Поверят ли стражи порядка, что она стала невольной соучастницей побега?

– Привет, привет, ув-в-вжаемый сэр! Не хоч-чешь выпить глоток?

Солдат улыбнулся, но, поймав суровый взгляд капитана, напустил на себя грозный вид и строго спросил:

– Эй, ты! Как тебя зовут?

– Кого, меня? Ах, ну да. Шимс О'Рейли, сэр. Неужели здесь поблизости нет ни одного кабака? Я бы глотнул чего-нибудь.

Теперь солдат уже откровенно улыбался, и к допросу приступил сам капитан:

– Ты чего здесь ходишь?

– Как, то есть чего? Пришел посмотреть, как будут вешать этого, как его… И денек сегодня выдался хороший.

– Чего ж хорошего, – когда висельники убегают прямо из петли! – сварливо проговорила Бланш, подыгрывая Саймону, таким визгливым, гнусавым голосом, что сама себя едва узнала. – Хорошенькое дело! Честные люди приходят развлечься, а у них ничего не происходит! Я буду жаловаться, вот что я сделаю!

Теперь уже несколько стражников откровенно ухмылялись, капитан тоже расслабился и улыбнулся:

– Поверьте мне, мадам, о том, что сегодня случилось, никто не сожалеет больше, чем я.

– Ах, какой вы галантный! Вы настоящий джентльмен, сэр! – Бланш стыдливо опустила глаза. Вид грязной бродяжки, кокетничающей с капитаном, был настолько уморителен, что солдаты не выдержали и громко расхохотались.

– Ладно, идите себе, – сказал капитан, сам еле сдерживаясь от смеха, – пока мы не задержали вас за оскорбление общественной нравственности.

– Спасибо, добрый сэр, спасибо за доброту, – пробормотал Саймон. – Мы пойдем, пойдем.

– Спасибо, джентльмены, – повторила Бланш, уже удаляясь и бросив на солдат прощальный взгляд через плечо.

Наконец она и удерживающий ее мужчина вышли на Оксфорд-стрит и смешались с толпой горожан. Уж теперь-то этот страшный человек должен был ее отпустить! Но он не спешил. Они лавировали между повозками, телегами, тачками, сновавшими по проезжей части, проталкивались между прохожими, и все это время беглец крепко прижимал девушку к себе, не давая возможности приблизиться хоть к кому-нибудь, кто мог бы ей помочь.

Они вышли на Норс-Одли-стрит, такую же безлюдную, как и Портман-сквер.

– Позвольте мне уйти.

– Не сейчас, – он покачал головой и вдруг неожиданно спросил: – Где вы научились так играть?

– Нигде я не училась. Не знаю, что на меня нашло. – У Бланш снова появилось чувство, будто в ней одновременно живут два человека.

– Вы бы могли сделать неплохую карьеру на сцене, если бы оставили прежнюю жизнь. Кто вы сейчас, примерная жена?

– Нет, я компаньонка одной престарелой дамы, живу у нее.

– Вы?! – Саймон изумленно посмотрел на свою спутницу, как будто увидел ее впервые. – Как глупо, принцесса!

Внезапно Бланш почувствовала, что краснеет, и поспешила поменять тему разговора.

– Куда вы меня ведете?

– До угла Гайд-парка, надеюсь встретить там своих друзей. А потом, когда я исчезну, вы можете рассказывать всем, что я вас удерживал силой. Впрочем, – тут он усмехнулся, – сомневаюсь, что после этого представления власти поверят, что вас принудили.

– Разве можно поверить, что это мой выбор? – возмутилась Бланш.

– Ну не знаю. Соучастницей побега вы оказались замечательной.

Теперь они шли по улице мимо аккуратных домиков, из желтого и красного кирпича.

– Сейчас мы повернем тут за угол, – между тем продолжал Саймон, – и выйдем как раз к углу Гайд-парка. Еще несколько шагов, принцесса, и вы будете свободны.

– Почему вы меня так называете?

– Как?

– Принцессой?

Он несколько мгновений внимательно смотрел на спутницу, и та вдруг впервые заметила, что у него глаза карие с золотистыми блестками.

– Вам подходит это слово.

– Ха-ха, – саркастически заметила Бланш, – никто в моей жизни так не думал.

– Ах, принцесса, мне стыдно за человечество. Уверен, что кто-то должен исправить это упущение. Кстати, у вас доброе сердце?

– Вас не касается, какое у меня сердце. А кого это вы высматриваете?

– Значит, вы злая. Нет, мир определенно катится в пропасть. А ищу я крестьянскую телегу, на которой сидит почтенный старичок фермер.