— Около пяти часов, — ответила хозяйка таверны. — Полен сообщил нам, а я тут же бросилась за своей крошкой. Я хотела, чтобы ребенок родился под крышей родного дома.

— Не могли бы вы выйти, мадам Серена? — строгим тоном спросила Анжелина.

— Зачем? Я знаю, из какого теста сделана моя Фаншона.

— Прошу вас! Подождите на лестничной площадке, это ненадолго.

Женщина вышла из комнаты с недовольным видом. Уже отработанными движениями Анжелина откинула простыню, подняла ночную рубашку и склонилась над огромным животом своей пациентки. Она была спокойна, держалась даже немного отстраненно, ведь осмотр всегда деликатное дело.

— Ребенок хорошо прощупывается, — наконец заявила Анжелина. — Постарайтесь взять себя в руки. Не кричите. Просто дышите. Глубоко дышите. Мы должны вместе потрудиться, чтобы роды прошли хорошо.

— Никогда не думала, что мне будет так больно! — простонала молодая роженица.

— У вас активные схватки. Шейка широко раскрылась, и если вы будете сильно тужиться, малыш быстро выйдет.

— Шейка? Какая шейка?

— Шейка матки, — пробормотала Анжелина. — Это медицинский термин. Но я здесь не для того, чтобы учить вас. Дайте мне руку, Фаншона. Между схватками постарайтесь расслабиться.

Как ни странно, но удивительная красота молодой женщины, ее ласковый голос, добродушие и достоинство, с которым она держалась, успокоили Фаншону. Она сжала изящные пальцы повитухи и расслабилась.

— Теперь, когда вы, мадемуазель Лубе, здесь, я больше не боюсь. Похоже, вы унаследовали дар своей матери, которая творила чудеса у изголовий кроватей рожающих женщин.

— Я помогала ей в течение двух лет и теперь подражаю ей во всем. Я знаю, что мама считала очень важным не бояться родов, прислушиваться к своему телу. Каждый спазм, даже самый сильный, для чего-то нужен.

В дверь постучали. Мадам Серена сгорала от нетерпения.

— Ну что? — крикнула она.

— Нагрейте воду и принесите пеленки, — ответила Анжелина. — Потом предупредите зятя. Пусть он будет готов поприветствовать своего малыша.

Спокойствие, которое демонстрировала Анжелина, ее уверенность в счастливом исходе родов придали Фаншоне сил. Новая боль пронзила низ живота роженицы, но она с честью выдержала этот приступ.

— Очень хорошо! Я горжусь вами!

В течение целого часа Анжелина подбадривала свою пациентку, дыхание которой становилось все более прерывистым. Анжелина вновь осмотрела ее и поняла, что ребенок скоро выйдет наружу.

— Теперь уже осталось недолго, — улыбаясь, сказала она.

— У вас улыбка ангела, — вымолвила будущая мать. — Надо же, как вам подходит ваше имя!

Из таверны доносились громкие голоса. Случайные посетители и завсегдатаи заказывали чашку кофе или стаканчик вина. Лестница скрипела под ногами служанки, убиравшей в комнатах постояльцев. К этой веселой возне примешивались ароматные запахи, долетавшие из кухни, где, несомненно, жарили птицу и тушили картофель на свином сале.

— Несмотря ни на что, я проголодалась! — призналась Фаншона.

Она была прелестной девушкой с круглым лицом и розовыми щеками, этакой темноволосой пышечкой. Успокоенная покорностью своей пациентки, Анжелина провела по ее лбу свободной рукой.

— А теперь отпустите меня, чтобы я смогла вам помочь. Вы должны тужиться, но только тогда, когда я вам скажу. Вы можете сесть, если вам так будет удобнее.

— А Полен? Надеюсь, он внизу, а не разносит почту по всему городу.

— Ваш муж рядом. Готова спорить, что он переживает за вас, сидя под надежной охраной ваших родителей.

С этими словами Анжелина накрыла чистой простыней выступающий живот Фаншоны.

«Где это Розетта запропастилась? — подумала Анжелина, которую волновало отсутствие девушки. — Вдруг возникнет необходимость разрезать промежность? А у меня нет никаких инструментов!»

В этот момент дверь шумно распахнулась. В комнату ворвалась Мадлена Серена с цинковым тазом и кувшином горячей воды. За ней семенила Розетта с саквояжем Анжелины в руках. В комнату вошла и служанка. Она принесла приданое для малыша, чистое белье и пеленки.

— А Полен? — воскликнула Фаншона. — Он должен прийти, когда малыш родится, чтобы завернуть его в свою рубашку.

Анжелина покачала головой. Многие семьи в Арьеже оставались верны этому старинному обычаю. Отец снимал рубашку и заворачивал в нее новорожденного, передавая ему тем самым тепло и силу мужчины в расцвете лет. Это был символ защиты и любви, способ принять ребенка в семью. Своими корнями этот обычай уходил во тьму веков.

— Фаншона, обещаю, Полен придет к вам, — сказала Анжелина. — А теперь послушайте меня. Тужьтесь, тужьтесь! Мадам Серена, приподнимите дочь! Поддерживайте ее сзади!

Розетта, ошеломленная происходящим, принялась кусать ленту, заплетенную в волосы. Она не могла выдержать напряжение, царившее в комнате. Усилия роженицы и стоны, издаваемые ею, казались Розетте нечеловеческими, и она предпочла выйти за дверь.

— Еще! Еще! — повторяла повитуха. — Он выходит! Тужьтесь, тужьтесь! Давайте, еще немного!

В ответ на последние увещевания раздался писк. Мадлена Серена громко воскликнула:

— Слава Богу!

А в это время мужчина лет тридцати бежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Он запыхался, глаза его блестели от радости. Это был Полен, почтальон.

— Мой сын, он родился?

— Несомненно, — прошептала Розетта. — Но я не знаю, мальчуган это или девчушка.

Молодой мужчина, получивший назначение в Сен-Лизье лишь одиннадцать месяцев назад, начал расстегивать рубашку. Он бросился к кровати своей супруги. Анжелина повернула к нему лицом маленькое существо с красноватой кожей, еще покрытой сероватой слизью.

— У вас девочка, мсье, — сообщила она. — Красивая маленькая девочка.

Немного растерявшийся отец рассмеялся и снял рубашку. Он торжественно завернул ребенка в чистую рубашку, которую надел, как только узнал, что у Фаншоны начались схватки.

— Я так счастлив! Так счастлив! — повторял он.

Анжелина отвернулась. На ее глазах выступили слезы. Как бы ей хотелось, чтобы такая же радостная обстановка царила и при появлении на свет ее сына, Анри! Но ее ребенок пришел в этот мир в пещере Кер, на склоне горы.

«Я была такой одинокой, такой испуганной! Разумеется, я окружила малыша нежной заботой, но завернула его не в рубашку отца, а в шерстяную пеленку. И только бродячая овчарка, эта славная собака, приветствовала его рождение…»

Для Анжелины эти воспоминания до сих пор оставались горькими. Она дорого заплатила за свою любовь к Гильему Лезажу, красавцу и краснобаю, сыну знатных горожан, женившемуся на другой. Молодая чета жила во французской колонии, и это немного успокаивало Анжелину.