постели. Пригладив мягкие длинные волосы, она подняла голову и зевнула, устремив на Мо Жаня глубокий взгляд заспанных глаз, подведенных алой тушью.

– Ах, молодой господин Мо, сегодня вы проснулись так рано.

Мо Жань промолчал. Десять с лишним лет назад ему действительно нравились смазливые девицы вроде Жун Цзю. Однако чем дольше глядел на нее нынешний, находившийся в зрелом тридцатидвухлетнем возрасте, Тасянь-цзюнь, тем сильнее крепло в нем подозрение, что юному Мо Жаню прилетело по голове ослиным копытом, раз он умудрялся считать эту девчонку привлекательной.

– Наверное, сегодня ночью вам плохо спалось? Мучили кошмары?

Ночью этому достопочтенному довелось умереть. Такое сойдет за ночной кошмар?

Видя, что Мо Жань все так же молчит, Жун Цзю решила, что тот не в настроении. Девушка поднялась с постели, неспешно подошла к резному деревянному окну и обняла Мо Жаня со спины.

– Молодой господин Мо, ну обратите же на меня свое внимание! О чем вы так глубоко задумались, что совсем меня не замечаете?

Стоило Жун Цзю обхватить его руками, как лицо Мо Жаня потемнело. Как жаль, что нельзя взять и оторвать от себя эту кокетливую дрянь, а потом влепить пару десятков хорошеньких оплеух прямо по этому нежному личику! Мо Жань, однако, сдержался.

Он все еще пребывал в растерянности и не до конца понимал, что происходит. Если он действительно вернулся с того света, то, получается, еще вчера он весело проводил время с Жун Цзю, и если после пробуждения сразу разукрасит ее синяками, то его примут за сумасшедшего. Нет, этого еще не хватало.

Заставив себя успокоиться, Мо Жань как бы невзначай спросил:

– Какое сегодня число?

Жун Цзю опешила было, но тут же с улыбкой ответила:

– Четвертый день пятого месяца.

– Тридцать третьего года?[8]

– Тридцать третий же был прошлым, сейчас у нас тридцать четвертый. Вы столь забывчивы, молодой господин Мо, что даже этого не помните?

Тридцать четвертый год…

Взгляд Мо Жаня затуманился. В голове с быстротой молнии замелькали воспоминания.

Всего за год до этого, в тридцать третьем, давешний глава пика Сышэн наконец признал в нем своего племянника, которого не видел много лет. Так Мо Жань одним махом превратился из всеми гонимого паршивого пса в прекрасного лебедя, парящего над верхушками деревьев.

Неужели он и правда вернулся к жизни? Или же он мертв и видит сон, паря в черной пустоте?

– Молодой господин Мо, по моему скромному мнению, ваш разум помутился от голода, если вы даже не помните, какой сегодня день, – со смешком проговорила Жун Цзю. – Подождите немного, я схожу на кухню и принесу чего-нибудь перекусить. Как насчет жареных лепешек?

Только-только переродившийся Мо Жань понятия не имел, что ему теперь делать, поэтому решил, что не ошибется, если просто будет вести себя так же, как в прошлом. Порывшись в собственных воспоминаниях, он прикинул, как бы повел себя юный Мо Жань, и, сдерживая омерзение, с улыбкой ущипнул Жун Цзю за бедро.

– Прекрасно! Захвати еще тарелку каши и возвращайся, покормишь меня.

Наскоро одевшись, Жун Цзю ушла. Вскоре она вернулась, неся в руках деревянный поднос, на котором стояли пиала тыквенной каши, блюдо с закусками и лежала пара масляных лепешек.

К тому моменту Мо Жань уже слегка проголодался. Однако стоило ему потянуться за лепешкой, как Жун Цзю внезапно оттолкнула его руку.

– Давайте я сама покормлю вас, молодой господин, – кокетливо протянула девушка.

Одетая в один лишь тонкий халат, под которым не было совсем ничего, Жун Цзю взяла лепешку и села на колени к Мо Жаню. Затем она развела в стороны стройные бедра и, тесно прижимаясь к Мо Жаню, недвусмысленно потерлась об него с очевидным намерением соблазнить.

Мо Жань уставился ей в лицо немигающим взглядом.

Жун Цзю же, решив, что молодой господин уже сгорает от желания, с наигранным упреком произнесла:

– И что вы так на меня смотрите? Каша остынет.

Мо Жань молчал, вспоминая все хорошее, что эта Жун Цзю проделывала за его спиной в прошлой жизни, и на его губах постепенно расцветала сладкая, невероятно доброжелательная улыбка.

Он, Тасянь-цзюнь, уже совершил множество злодеяний, поэтому всегда может совершить еще одно, стоит лишь захотеть. А то, что он решил совершить сейчас, – всего лишь забава, не более чем детская шалость, которая никому не повредит.

Вальяжно откинувшись на спинку стула, Мо Жань с усмешкой велел:

– Садись.

– Но ведь я… уже сижу.

– Ты прекрасно знаешь, куда именно я велю тебе сесть.

Покраснев, Жун Цзю выпалила:

– Вы так торопитесь, молодой господин! Не лучше ли сперва закончить трапезу… Ах!

Жун Цзю не успела закончить фразу – Мо Жань схватил ее, с силой приподнял и вновь усадил. Рука девушки дрогнула, и пиала с кашей, упав на пол, разлетелась на осколки.

– Молодой господин Мо! – задыхаясь, пролепетала Жун Цзю, не забыв понизить голос. – Ваш завтрак…

– Забудь.

– Но… Но не стоит ли вам сперва удовлетворить свой голод?.. М-м-м… Ах…

– Так я прямо сейчас и удовлетворяю его, разве нет?

Мо Жань обхватил Жун Цзю за тонкую, едва ли с ладонь шириной, талию; в его черных блестящих глазах отразились очаровательное личико девушки и ее длинная хрупкая шея.

В прошлой жизни во время постельных утех Мо Жань обожал целовать алые губы Жун Цзю. Эта маленькая негодница была красива и хитра, ее речи были слаще меда, и она умела находить правильные слова, которые всегда приводили Мо Жаня в прекрасное расположение духа. Он бы солгал, если бы сказал, что в то время не питал к Жун Цзю особого расположения.

Однако Мо Жань был прекрасно осведомлен о том, какие вещи произносила Жун Цзю за его спиной этими самыми губами, и теперь они казались ему зловоннее выгребной ямы. Само собой, от былой увлеченности также не осталось и следа.

Да, различий между юным Мо Жанем и тридцатидвухлетним Тасянь-цзюнем было немало.

К примеру, в юности он еще мог быть нежным в любви, тогда как в тридцать два в его душе осталась лишь жестокость.

Спустя какое-то время Мо Жань, недобро сощурившись, оглядел полностью вымотанную, даже лишившуюся сознания после их утех девушку, и на его губах расцвела довольная улыбка. Улыбаясь, Мо Жань становился еще красивее. Глаза же его, глубокие, иссиня-черные, под определенным углом слегка отливали необычным лиловым оттенком. Посмеиваясь, Мо Жань поднял бесчувственную Жун Цзю за волосы и швырнул на кровать, после чего подобрал с пола осколок фарфоровой пиалы и поднес к лицу девушки.

Мо Жань всегда отличался злопамятностью.

Он помнил, как выслушивал жалобы Жун Цзю, как