За дверью грохнул одиночный выстрел, ружейный. Некоторое время было тихо, потом быстро протопало несколько человек, погремели ключами и поскрипели навесами, открывая дверь. Интересно, они специально навесов не смазывают? Скрип такой, что яйца сводит.

Из-за броняхи раздались приглушенные матюки и ругань идущих обратно людей.

– …Потолок, сука, мозгами загадил. Придется щетку тащить и смывать. Нет чтобы как тот, во второй камере, тихо удавился, и все.

– Перестань, Николай. За такую зарплату можно и мозги пооттирать. А вообще, еще восемь часов – и на месте. Выгрузим…

Разговор затих, а я отлип от броняхи, к которой прилип ухом в районе смотрового окошка, или как там еще это называется. Опять не понял. Самоубийство ладно, но где бытовые дроиды? Впрочем, чего голову ломать?

Значит, часов восемь у нас есть. Можно поспать по-людски, а не под наркотой. Заодно запущу нейросеть на считывание информации из носителей, нужно все те старые книжки, что мне Васильич сбросил, прочесть. Интересно, чего эти чуваки счеты с жизнью свели? Оружие есть, вроде как относительная воля будет. Или так на них та наркота подействовала? Бог их знает и им судия. А пока поесть нужно!

Достав из рюкзака кружку, я как можно тщательнее отмыл ее под краном. И почему хоть кусок мыла не положили, раз уж ничего из современного нельзя? А потом набрал уже протекшей, несколько посвежевшей воды. Надеюсь, ничего от воды не схвачу, хлоркой припахивает – наверное, дезинфекцию делали. Вытащил первый попавшийся завтрак, разломил пополам картонную упаковку.

– А это что? – Я вытащил из-под свернутой тортильи кусок газеты. Ровненько так оборванный по согнутой кромке.

Обведенный зеленым маркером кусок текста в общих чертах рассказывал о суде над Матвеем Николаевичем Игнатьевым. То есть надо мной. Я был признан присяжными виновным в самосуде и умышленном, как написано в обвинительном заключении, «крайне жестоком» убийстве пяти человек. И приговорен к пожизненному заключению. Вот оно что, «по просьбе осужденного пожизненный срок заменили на пожизненную ссылку». Надо же, меня-то никто не спрашивал, приговорили, объявили, что ссылка будет на одной из отдаленных планет, – и вперед. Впрочем, чего теперь, что было, то прошло. Одна радость – что Лару примерно через полгода выведут из комы, восстановив мозговую ткань и нейросети. И даст бог, ребеночек родится здоровым, доктор клялся, что патологий не обнаружено, а денег от продажи моего дома с лихвой хватит на все действия по контролю развития ребенка, приему родов у Лары и послеродовому уходу за младенцем. Социальная медицина, как оказалось, совершенно не обязана заботиться о здоровье плода в чреве матери и уж тем более о ребенке.

Фотография красивой кареглазой шатенки, смеющейся, прячущейся за веткой цветущей японской вишни. Подпись, гласящая, что это Лара Игнатьева. Моя, так сказать, жена. Надо же, поженить успели и любимую фотку Лары нашли, из Японии. Это она еще курсанткой туда ездила, до знакомства со мной.

И надпись тем же маркером, снизу по какой-то рекламке:

Матвей Николаевич, мы очень вам сочувствуем! Мы вас любим! Держитесь!!!

Вера, Еленка, Женя и Алсу, девчонки из ресторана Макдональдс, Казань

И отпечатки четырех разных оттенков губной помады поверх подписи. Вроде как воздушный поцелуй из той жизни.

– Спасибо, девоньки. – Я улыбнулся, представив девчонок-подпольщиц. Наверняка им этот поступок казался верхом гражданского неповиновения. Интересно, когда это мы все успели проспать приход к власти этих долбодятлов, представляющих нынешний Совет Земли? – Спасибо вам, красавицы.

И смотрел на фотографию той, которую сейчас люблю больше жизни. И которой точно в течение ближайших лет не увижу. Блин, выть хочется от тоски. Наглядевшись на фотографию, я аккуратно, вокруг портрета Лары, сложил вырезку и начал искать, куда бы его убрать. Не в картонную же упаковку от завтрака, и так здорово повезло, что жирное пятно попало на текст, а не на портрет моей девушки, к огромному моему сожалению, невенчанной моей жены. Интересно – то, что я вытащил первым именно эту упаковку, можно назвать случайностью? Все-таки один из трех – достаточно высокий процент вероятности. Но то, что эта коробочка оказалась именно у меня, – это явно не случайность. Но тут вариантов множество. От влюбленного в одну из девчонок конвойного, или кто там ездил за завтраками в ресторанчик, до того, что одна из этих девчонок дочка командира корабля. Если прибавить экипаж корабля-перевозчика, то вариантов до Бениной мамы. Впрочем, не стоит гадать, все едино вернуться и сказать спасибо вряд ли возможно. Да и незачем: не стоит хорошим девочкам с убийцами общаться. Еще плохую карму подхватят. Был бы я капралом – еще можно было бы, но сейчас точно не стоит.

Тут я углядел уголок, беленький такой, торчащий из кармана полупустого рюкзака. Нагнувшись, я вытащил плотный конверт, вроде как обычный, почтовый, но сделанный из бумаги. Такие простому народу не по карману. Открыв, присвистнул. И вытащил из него тонкую пачку денег. Точно денег – откуда-то вспомнилось, что это здешние кредиты, общая валюта здешних земель. Всех – русских, американских, европейских. Даже азиатских вроде как. Так же, как и на Земле, объединенная валюта, даже чем-то смахивает. Похоже, мне кое-какую инфу качнули об этой планете.

– Ну вот, сюда и положу. – Я вложил портрет в конверт и сложил его пополам – как раз и фотография не согнулась, и плотнее так будет. Спрятал конверт во внутренний карман то ли свитера, то ли рубахи вязаной, с усилениями на локтях и плечах из плотной ткани. Вообще достаточно удобная одежда, прямо скажем. Не зря богатый люд одевается только в одежду из натуральных тканей. А потом взялся за деньги. Крупные купюры, кстати, и видом какие-то староватые, что ли. Ну, дизайн несовременный. И красноватые, в отличие от тех, земных, «зеленых» бумажек. Не гринбак, а редбак. Или пинкбак. И кстати, у меня двести пятьдесят этих кредитов пятерками и полсотни по одному. Как это по курсу здешнему, интересно?

Отсчитав пять бумажек по пять и десять по одному кредиту, я сложил их пополам и сунул в карман брюк, один из многих. А большую часть убрал в нагрудный карман и застегнул. Не стоит все яйца держать в одной корзине, право слово. Прицепил пичок к поясу, а боевой нож уложил в рюкзак. Плохо то, что фляги нет, но раз есть деньги, то и магазины тоже найдутся. Есть такая уверенность. И, бросив скрутку и шинель под голову, я прямо в сапогах завалился на лежанку, откусывая от завернутых в лепешку котлеты и жареного яйца. Чаю бы еще, крепкого, черного, можно с коньячком.

Какое-то время я копался в старых уставах, охотничьих и туристических справочниках, наставлениях по стрелковому делу древних огнестрельных систем, даже книга «В помощь партизану» времен Второй мировой попалась, наша, русская, крутил древние ролики с примитивной графикой, на старых земных языках, а потом и в самом деле уснул – и проснулся от рявкнувшего ретранслятора.

– Внимание, ссыльные. Подъем! Через час ваша высадка, через сорок пять минут вас выведут из камер. Внимание! Оружия не доставать, ножи спрятать в рюкзаки. Все, у кого увидят нож на поясе или в руках, вообще в пределах быстрого доступа, – будут убиты снайпером! Каждый, кто попытается вытащить ствол, – будет застрелен снайпером. Каждый, кто попытается кинуться на конвоира, – будет застрелен снайпером.