Говоря, даже мысленно, что это, опосредованно, его личные враги, Мустафа лукавил перед своей совестью, и отдавал себе отчет, что лукавит. Ну да только если еще признать, что здесь немало людей случайных… Нет, пусть лучше будем считать, что здесь только враги и мною в моем сочувствии к ним движет исключительно милосердие… Ниспошли, Всемилостивейший Аллах, мне, ничтожному, свое Высокое прощение за мягкосердие к неверным!..

Но с другой… Ему, кадровому офицеру-разведчику, находящемуся здесь со специальной миссией, офицеру, неоднократно и подолгу жившему в европейских странах, претило то, что по долгу службы приходится заниматься и этими лагерями. Да, признавал Мустафа, воевать в белых перчатках невозможно. Невозможно! Но очень хочется. Во всяком случае, ему лично. Несомненно, в разведке, в том числе и его страны, имеется вполне достаточно людей, которые с удовольствием занимаются грязными делами. Мустафа к таковым себя не причислял.

— Что-нибудь интересное есть? — спросил Мустафа вполголоса у начальника лагеря.

— Да так, особенно ничего, — равнодушно отозвался тот.

По всему было видно, что нравственных мук по поводу того, можно ли воевать в белых перчатках, он не испытывает. От начальника лагеря откровенно потягивало перегаром, который он старательно зажевывал какой-то ароматной резинкой.

Резиденту разведки Светской Республики Исламистан в Ичкерии такой начальник лагеря был нужен, важен и полезен. Даже необходим. Состоявшему в должности такового резидента человеку по имени Мустафа подобный подручный был крайне неприятен. И вовсе не потому, что в данный момент пребывал в состоянии, как говорят русские, «с похмела» — в конце концов, пить водку, курить анашу или нюхать кокаин — это личное дело каждого, лишь бы делу не мешало. Просто живой мысли не читалось в глазах у этого начальника ни одной, а голова у него, судя по всему, служила лишь приложением к желудку и к этим челюстям, которые сейчас добросовестно переминали жвачку.

О Аллах! Неужто Тебе угодно, чтобы и такие вот служили Тебе в святом деле борьбы против гяуров?.. Впрочем, наверное, и такие тоже нужны в Твоей бесконечной мудрости…

Мустафа получил прекрасное образование. Богословие он изучал в знаменитом каирском исламском университете «Аль-Азхар» — старейшем в мире высшем мусульманском учебном заведении, основанном еще в Х веке. Ну а светское — в Босфорском университете в Турции, где активно проповедуются идеи пантюркизма… И это наложило отпечаток на взгляды разведчика — он был грамотным и эрудированным человеком, гуманистом, чтил и уважал законы и обычаи не только своего, но и других народов. Надо, впрочем, заметить, что данные качества далеко не всегда помогали ему в работе — ортодоксов всюду хватает…

Мустафа в сопровождении старательно сторонящегося его начальника лагеря, неторопливо направился вдоль шеренги пленных. В основном это были мужчины, большинство в потрепанной камуфлированной военной форме. Только на дальнем фланге стояли несколько гражданских — мужчин и женщин.

Разведчик шел и внимательно всматривался в лица стоявших перед ним людей. Они тоже смотрели на него — причем, все смотрели по-разному. Многие с ненавистью, явной или тщетно скрываемой, многие со страхом, который скрыть труднее, кто-то с подчеркнутым подобострастием, с надеждой, с покорностью, с тоской… А кто-то, из окончательно сломавшихся, просто смотрел, без всякого выражения.

Мустафа остановился перед одним из пленных. Явно военный, скорее всего офицер. Он смотрел на подошедшего в упор, исподлобья, и не было у него во взгляде ни капли покорности. Чувствовалось, что он попытается сбежать при малейшей возможности, и при этом, если повезет, постарается кого-нибудь, предпочтительнее начальника лагеря, прирезать, да еще и поджечь что-нибудь… Мустафа знавал таких людей, сталкивался с ними неоднократно. Это были достойные враги, Мустафа относился к ним с чувством корпоративного уважения — как служилый человек к служивым людям.

— Кто это? — спросил Мустафа через плечо.

Пленный офицер демонстративно сплюнул себе под ноги. Слюна была густая, тягучая, она не сразу отлипла от запекшейся губы — человек явно хотел пить.

— Будь моя воля, я бы его уже давно, того, зарезал бы, — с готовностью отозвался начальник лагеря. — За ним глаз да глаз… У, морда!.. — он коротко ткнул опытным кулаком пленника в лицо.

— Отставить! — бесцветно остановил его Мустафа. — Не надо их бить… Во всяком случае, без причин. Это же наша валюта… Его на допрос. Сам поговорю…

— Ясно.

Сопровождавшие их громилы-боевики привычно подхватили офицера под руки, поволокли в сторону. Мустафа двинулся дальше. Теперь он остановился уже перед гражданским.

— А это кто?

— Рабочий из Грозного. Приехал город, того, восстанавливать, свиноед… Когда его захватили и сюда привезли, сначала не хотел работать, но теперь ничего, трудится, после того, как с ним, того, самим поработали…

Человек смотрел тускло, безнадежно… Было ясно, как именно с ним «поработали». Сломали человека.

Мустафа перевел взгляд дальше вдоль шеренги.

— А откуда женщины?

— Вон те две, что постарше, приехали сюда, того, искать своих сыновей, они у них воевали против нас, ну так мы и оставили их у себя — пусть грехи сынов отрабатывают, гы-гы… Вон тех двух, следующих, с автобуса сняли, с документами у них что было, вроде, того, не то, или еще что-то вроде… Ну а вон та, последняя, медсестрой была у гяуров, мы ее на рынке захватили, она там что-то покупала… Ну, ее, и того, в фургон, кошмой накрыли и того…

— Так она что же, с войны тут у вас сидит? — все так же бесцветно спросил Мустафа, глядя на эту совсем еще молоденькую светловолосую девушку.

— Ну…

Какое-то время Мустафа стоял, молча глядя на жавшихся друг к другу женщин. Внешне они все пятеро были очень разными. Единственное, что их объединяло — это полнейшая покорность, читающаяся во взгляде. Они были готовы ко всему, к чему угодно… Сколько же раз каждая из них ублажала охранников или приезжих «инспекторов»! Особенно, судя по всему, доставалось как раз медсестре — как самой молоденькой среди них, самой симпатичной, да еще к тому же блондинке. Восточные мужчины вообще с пиететом относятся к светловолосым женщинам… Впрочем, и остальных тоже вряд ли оставляли без внимания… Кроме того, они же обстирывали всех боевиков, готовили еду, зашивали и штопали одежду… И такая же обстановка — во всех подобных лагерях!

…Аллаху акбар! Почему же так много грязи среди тех, кто борется против засилья креста в этом мире? Почему так мало тех, кто искренне соблюдает заповеди Магомета? Почему в наших рядах так много подобного быдла, которое только извращает нашу святую борьбу, превращает ее в бандитские разборки?.. О, Аллах, просвети своего покорного слугу!..

В подобные «зоны» Мустафе приходится приезжать регулярно. Прежде всего потому, что пленные — богатый источник информации. Да и вербовочную работу проводить с ними необходимо… И тем не менее он очень не любил здесь бывать. Более того, он боялся однажды сорваться, выдать свое личное отношение к этим лагерям и к лагерным палачам.