В гостинице она поняла, что смертельно устала, и, уснув при свете дня, проспала до утра.

Проснулась с твердым убеждением, что все вчерашнее — кошмарный сон. Не может быть у Марины никакой неизлечимой болезни. Зря она себе накрутила все эти фантазии вокруг мужа и детей. Чушь собачья. Она поправится, и все у нее будет хорошо. Потому что не может быть плохо, когда такое солнце бьет в окно.

Через час Вика вышла из гостиницы с решительным намерением сообщить о своих выводах Марине и сразу же уехать в родной Первомайск. На душе было легко и пусто. Ее утренние размышления подтверждало все вокруг своим свежеумытым весенним видом. И детский сад с флажками на перекрестке, и музыка из раскрытого настежь окна, и на редкость улыбчивая кондукторша в автобусе. И вдобавок, когда Вика вышла из автобуса у больницы, на остановке она увидела двух глухонемых, которые хохотали! Две глухонемые девчонки лет по четырнадцать знаками показывали друг другу что-то смешное и беззвучно заливались.

Нет, явно все вчерашнее — фантазия воспаленного воображения. Или же — шутка подруги. На Марину это, кстати, похоже. Сейчас она встретит Вику улыбкой до ушей и словами: «Ну как, здорово я тебя разыграла?»

* * *

В больничном сквере утренняя решимость стала медленно таять. Вика села на скамейку. Сквер был еще пуст — рано. Но и когда он потихоньку начал наполняться людьми, Викино настроение больше уже не покачнулось на весах здравого смысла. К ней неукоснительно возвращался вчерашний кошмар.

В принципе она может никуда и не заходить. Может сейчас взять вот так и тихо уехать восвояси. А потом обо всем написать Марине. В письме даже лучше получится, аргументированнее. Придя к такому простому решению, Виктория поднялась и.., не сделала ни шагу.

Среди посетителей, спешащих от центрального входа к большому мраморному крыльцу, она увидела мужчину и двух девочек. Это потом она уже анализировала, почему именно на них остановился взгляд. А тогда она просто схватила их взглядом и подумала: они. Хотя знала, что прийти к Марине они должны были вчера, сразу после нее.

Мужчина шел быстро, полы его длинного плаща развевались, и волосы развевались. Волосы были не по моде длинны — как у артиста или художника. Две девочки бежали за ним вприпрыжку, не забывая шлепнуть ногой в лужу и изредка черкнуть за собой след цветным мелком. На крыльце мужчина остановился, что-то коротко бросил девочкам и скрылся за стеклянными дверьми. Девочки остались стоять на крыльце. Впрочем, «стоять» — это явное преувеличение. Они, конечно же, не стояли в общепринятом смысле. Сначала потолкали друг друга плечами. Потом маленькая, поняв, что несколько уступает большой в силе толчка, отошла и насупилась. Затем она что-то увидела и позвала старшую. Сестры опустились на корточки и стали что-то усердно рассматривать на мраморном полу, уткнувшись друг в друга лбами. Вика поймала себя на мысли, что не прочь узнать, что такое заинтересовало детей. Они шевелили губами, тихо переговариваясь.

Девочки так низко склонились к объекту своего внимания, что буквально давили друг на друга головами. Вдруг та, что постарше, потеряла равновесие и повалилась на пол. Младшую заметно развеселил такой ход событий, и тем не менее она бросилась на подмогу сестре, и через секунду-другую обе, забыв о том, что их увлекало минуту назад, вместе отряхивали одежду потерпевшей.

Виктория улыбнулась. Она так и осталась стоять с застывшей улыбкой на лице, когда появились ОНИ. Мужчина открыл тяжелую стеклянную дверь и пропустил на крыльцо Марину. Она была все в том же длинном халате и наброшенном сверху плаще. И в тапочках. Девочки, увидев мать, налетели как маленький ураган. У Виктории внутри что-то екнуло, она даже подалась вперед, инстинктивно стремясь оберечь Марину от толчка. То же произошло и с мужчиной — он быстро подвинулся, вовремя протянул руку, приняв тяжесть детей на себя. Марина наклонилась и расцеловала девочек. Тогда Макс деловито огляделся, что-то сказал им и вдруг ловко подхватил Марину на руки.

Виктория попятилась назад, за скамью, в гущу квадратно подстриженных кустов, за густую прическу плакучей ивы. Семейство направлялось сюда, в сквер.

Теперь Виктория была обречена стоять здесь все свидание — выйди она на асфальтовую дорожку, ведущую к проходной, и ее сразу заметят. Здесь, в кустах, она со стороны выглядела довольно глупо, но зато оставалась невидимой для Марины и ее спутников.

Макс посадил Марину на скамейку и сел рядом. Характерным жестом он убрал со лба прядь прямых каштановых волос, тряхнул головой. Они о чем-то тихо переговаривались. Правда, дети с трудом пережидали момент беседы родителей, мечтая вклиниться. Марина с Максом сидели спиной к Виктории, а дети стояли перед ними, поэтому Вике хорошо было видно их нетерпение. Наконец младшей, которая до этого потихоньку тянула рукав Марининого плаща, удалось вклиниться в беседу родителей, и она затараторила, жадно глядя в глаза матери, явно опасаясь, что ее перебьют. О чем малышка так эмоционально рассказывала? Наверное, за те дни, что она не видела матери, у нее скопилось достаточно историй. Старшая же стояла у младшей за спиной и покорно ждала своей очереди. Но минуты текли, а младшая все не умолкала. Макс уже посматривал на часы. Тогда в лице у старшей девочки появилась тревога. Она плечом стала теснить сестру, но несильно, как-то обреченно отдавая пальму первенства. Виктория вдруг почувствовала девочкину тревогу. Рядом будто поставили песочные часы — песок тек настолько быстро и явственно, что хотелось разбить стекло, тем самым остановив время.

Между тем мужчина поднялся, показывая, что время истекло. Младшая с сожалением отпустила материну руку, не отводя от нее глаз. У старшей моментально покраснел нос, а на глазах выступили слезы. Ей-то времени не хватило! Она с нескрываемой досадой глянула на сестру и с неутоленной жаждой — на мать. Виктории стало по-настоящему больно. Как знакомо все это! Она тоже старшая в семье, и всю жизнь ей приходится уступать. Родителям же удобно принимать это как должное.

Марина, кажется, ничего не замечала. Она давала последние наставления мужу, он кивал, торопливо докуривая сигарету. Потом он снова подхватил жену на руки и понес через лужи назад, на крыльцо. Малышка побежала за ними, а старшая осталась стоять, отвернувшись. Вике хорошо были видны полоски слез на детском лице. Хотелось выйти из своего укрытия и утешить ребенка. Но сделать это было нельзя. Между тем Макс уже несся назад, держа на руках младшую дочь. Он раздраженно что-то бросил старшей и дернул ее за руку. Они прошли так близко от Виктории, что она уловила запах его одеколона. Виктория еле сдержалась от того, чтобы не рвануть прочь. Она вытянулась в струнку и почти перестала дышать. Ноги затекли. Она наблюдала, как Макс усадил детей в золотисто-песочную иномарку и укатил. Дети долго уныло смотрели назад, в сторону больницы.

— Да, да, проходите. Я вас жду. — Мужчина впустил гостью в просторную светлую прихожую, слегка небрежным движением показал на блестящую металлическую вешалку:

— Раздевайтесь.

Виктория повесила плащ и двинулась за Максом. То есть за его непроницаемой спиной. «Спина» привела ее в кабинет. Виктория моментально почувствовала себя героиней сериала — до того декорации соответствовали. Судя по всему, предпочтение в квартире отдавалось светлым тонам. Даже кабинет, обставленный по-деловому — с компьютером, принтером, вентилятором и телефоном, — был выдержан в мажорных тонах, под стать погоде за окном. Светлый полированный стол, белые книжные полки под потолок обрамлялись кремовой мягкой мебелью, включая стулья с ворсистыми сиденьями. Лишь металлические канцелярские штучки на столе поблескивали, напоминая, что хозяин здесь — деловой мужчина.