— Мне очень жаль, но я жду дилижанс.

Женщина закашлялась, сотрясаясь всем телом от сухого кашля. Когда приступ прошел, она провела грязным рукавом своего платья по губам и носу.

— Я только на минутку, мисс. — Она сунула спящего ребенка в руки Люсинды с такой силой, что та пошатнулась. Если бы Люсинда не подхватила ребенка, женщина непременно уронила бы его на мостовую.

Обругав мальчишку с метлой, который хотел расчистить перед ней дорогу через грязь, женщина перешла улицу и вошла в трактир.

Дитя открыло синие глаза и воззрилось на Люсинду с серьезной задумчивостью. Люсинда рассматривала грязные щечки и губы, похожие на бутон розы. Бедняжка, какой он маленький и худенький. Она тревожно окинула взглядом улицу. Всего пару минуток, сказала женщина.

Уличный мальчишка прошел мимо, закинув метлу на плечо, держа большой палец за поясом, и глаза его понимающе блеснули. Шляпу он залихватски сдвинул на затылок.

— Дала деру, да? Здорово она вас одурачила.

— Прошу прощения?

— Бонни Синяя Отрава. — Он ткнул пальцем в сторону трактира. — Она вас обвела вокруг пальца.

Люсинде казалось, что оборвыш говорит на каком-то иностранном языке, хотя некоторые слова явно были английскими. Наверное, это сленг. Джеффри, ее брат, в свое время любил сленг, хотя его вариант был гораздо понятнее.

— Женщина попросила меня подержать ее ребенка, пока сама она пойдет узнать насчет работы.

Мальчишка расхохотался, запрокинув голову.

— Не видать вам ее как своих ушей.

— Хочешь сказать, что она не вернется? — Люсинда посмотрела на ребенка, который сунул в рот палец.

— Не, ни в жисть. А этого отнесите в работный дом. Там о нем позаботятся.

— А почему она не взяла с собой вот это? — Это? Она, Люсинда, только что назвала ребенка — «это».

— А он не ее. Ее сестра сбежала и бросила его. Старик собирается швырнуть его в реку.

— Утопить? — Во рту у нее пересохло. Мальчишка кивнул:

— Ага. Это самое лучшее, если хотите знать. Гораздо лучше, чем, если его кинут на попечение прихода и приставят к делу.

— Но тебе, я смотрю, очень неплохо, — возразила Люсинда.

— У меня свое дело, — сказал мальчишка, почесывая грязное ухо. — Это вот мой угол. И у меня есть место, где приклонить голову. Есть одна мочалка. Годится только в потаскухи, и то ненадолго. — Он потряс головой. — Отнесите его в работный дом.

Из его слов Люсинда поняла, что «мочалка» означает какую-то женщину, и ей не хотелось знать, что имеется в виду под словом «потаскуха».

— Это невозможно. Я пропущу дилижанс.

— Уедете завтра. — Он склонил голову набок. — Конечно, они подумают, что вы его мамаша, и вас тоже задержат.

Люсинда поняла, что попала в западню, что дверца плотно захлопнулась и ей нечем дышать. Она с трудом втянула в себя воздух.

— Вздор. Миссис Бонни — тетка этого ребенка, она пошла в трактир, искать работу. Она непременно вернется.

Мальчишка хихикнул:

— Миссис Бонни! Вот потеха!

Перехватив ребенка поудобнее, Люсинда надменно посмотрела на метельщика.

— Я сама найду эту миссис Бонни.

Она перешла на другую сторону и вошла в «Ангел». В закутке за входной дверью помещался чистильщик сапог; он поднял голову, склоненную над целым рядом сапог и ботинок, и щетка его застыла в воздухе.

— Чем могу быть полезен, мисс?

— Я ищу женщину, которая вошла сюда несколько минут назад. Она искала работу.

— Да, видел, вошла сюда одна, — согласился он. — Она выбежала через заднюю дверь.

— Через заднюю дверь?

— Это точно. — Он дернул головой. — Вон там. Сердце у Люсинды сжалось от дурных предчувствий, но она постаралась заглушить их.

— Она не могла уйти без ребенка.

— Если хотите знать, мисс, у нас здесь есть несколько таковских, это точно. Обманывают приличных людей. Лучше отнесите его в приют для брошенных детей. Они разберутся, что с ним делать.

— В приют? — Приют ступенью выше, чем работный дом.

— Да, в Ламбете. Вам придется объяснить, что это не ваше, иначе они не позволят вам это оставить. — Опять «это». Девчушка прислонилась головой к плечу Люсинды.

На дворе стук лошадиных подков и крики конюхов и клиентов возвестили о появлении дилижанса. Ее жизнь зависела от того, сядет ли она в этот дилижанс.

— А вы не могли бы отнести ее в Ламбет? Я вам заплачу.

Чистильщик покачал головой:

— Видите, сколько обувки. И все это нужно начистить к шести часам. — Он взял коричневый сапог, такой большой, что там мог бы поместиться теленок, и помахал им. — Шли бы вы лучше своей дорогой, мисс, не то хозяин увидит вас здесь и вызовет констебля.

Констебль захочет узнать ее имя. Он, быть может, даже будет настаивать на том, чтобы проводить ее домой. Она утратила дар речи, потому что ей показалось, что все кончено. Малышка тихонько захныкала.

— Наверное, есть хочет, — предположил чистильщик обуви. — В общем зале вам дадут хлеба на пенни и молока.

Люсинда была уверена, что в любой момент может появиться тетка девочки, и принесет свои извинения. А как же иначе? Не зная, что делать, Люсинда пошла на восхитительный запах кофе в общий зал, где пухлощекая женщина приветствовала ее из-за прилавка.

— Могу я получить теплого молока и булочку для ребенка? — спросила Люсинда, с горечью сознавая, что у нее едва хватит денег на себя и что она не может тратить их на еду для отпрыска другой женщины.

Женщина с улыбкой склонилась над ребенком и тут же отпрянула.

— Какой он грязный, ваш ребеночек. Девушка вроде вас должна в этом разбираться.

Девушка вроде нее? Люсинда раскрыла рот, чтобы поставить женщину на место, но потом поджала губы и промолчала, чтобы не привлекать к себе внимания.

— Мы в дороге, — слабым голосом сказала она.

— Хм, — сказала женщина. — Ну ладно. Садитесь вон там. Я принесу вам хлеба и молока для малышки и кофе для вас.

— Мне нельзя пропустить дилижанс.

— Не волнуйтесь. У вас есть в запасе добрых полчаса. Люсинда смотрела в огромные синие глаза ребенка.

Бедняжка. Что, если эта женщина вообще не вернется? И что, если она вернется? Кончит ли дитя свои дни в реке? В отчаянии люди на все готовы. Сбежала же она от мужа среди ночи. И тут Люсинду осенило. Денби никогда не придет в голову искать женщину с ребенком.

Трактирщица торопливо подошла к ней с корзинкой свежих булочек, кусочком масла, чашкой молока и чашкой кофе.

В животе у Люсинды заурчало. Но она отломила кусочек булочки и опустила в молоко. Потом поднесла пропитанный молоком хлеб к губам ребенка. Тот принялся сосать его, потом раскрыл ротик и немного откусил.