Девушка посмотрела на свою светловолосую младшую сестренку, которой никак не стоялось на месте с ней рядом, и поднесла палец к губам – мол, тс, не шуми. Ага, имеет подход к детям. Тоже хорошо. Потому что та, кого выберет Плотина, родит много детей. Нет, воспитывать их будет она, императрица Рима. Это она возьмет на себя их образование и, что самое главное, привьет им приличия. Что касается воспитания самой девушки – здесь, похоже, есть проблема. Говорят, что сенатор Норбан не только избаловал старшую дочь, но воспитал ее довольно странным образом. И о чем он только думает? Какая практическая польза девушке от Гомера и Эсхила? И какое счастье, что третья жена сенатора взяла на себя обязанность привить падчерице любовь к домашним делам. Ну, будем надеяться, что отцовские уроки не пошли ей во вред. Тем более что как только пойдут дети, ей будет не до книг. Второй вопрос – приданое. Надо сказать, что здесь Плотина была не столь требовательна, нежели некоторые. Для нее куда важнее другие вещи. К тому же приданое за девушкой дают вполне приличное, а уж применение ему всегда отыщется. Связи – вот что во сто крат ценнее любого приданого. И пусть сенатор Норбан заметно сдал в последние годы, его голос в сенате по-прежнему имеет вес.

Его поддержка может оказаться решающей.

Тем временем жрец закончил молитву Венере и поднял над головой чашу. На пол храма рубиновой струей пролилось вино. Девушка не спускала с церемонии глаз, все так же стоя, как статуя, и лишь слегка наклонив голову, увенчанную по случаю праздника венком из маков.

Во рту у Плотины все пересохло, сердце предательски колотилось к груди. Неужели это она? Та, единственно достойная?

Нет, достойной не может быть никто. Это попросту исключено.

А вот та, что будет всю жизнь к этому стремиться, что ж, такое вполне возможно. Как, например, вот эта. Вибия Сабина. Старшая дочь сенатора Марка Норбана.

Да, пожалуй, она подойдет. Вполне подходящая кандидатура.

– Ну, наконец-то это все, – вывел ее из задумчивости голос мужа, и, взявшись под руку, императорская чета вышла из храма Венеры. Завидев императора, толпа тотчас взорвалась ликующими возгласами. Волна человеческих тел подалась вперед. Люди тянули руки, в надежде прикоснуться к императорской тоге. Этот натиск пытались сдержать преторианцы в красно-золотистой форме, с трудом прокладывая узкую тропу к поджидавшим царственную чету золотым носилкам. Император сначала помог супруге сесть, а сам на мгновение остановился и поднял в приветственном жесте руку. Ликующие крики зазвучали с удвоенной силой: мужчины, женщины, дети – все радостно вопили, срывая голоса.

– А теперь на бега, – произнес Марк Ульпий Траян, великий понтифик и тринадцатый император Римской империи. Носилки взмыли вверх и поплыли прочь, качаясь на плечах шести рослых греков, в направлении Большого Цирка. – О боги, как же я ненавижу этих жрецов с их молитвами!

– Верно, дорогой, – рассеянно согласилась Помпея Плотина, Императрица семи холмов. Мужа она не слушала. Бега ее вообще не интересовали, равно как и вульгарный праздник в честь нового урожая винограда, во время которого мужчины и их подружки-потаскушки напивались до бесчувствия прямо на улицах Рима. Сейчас ей не было дела ни до чего. Ее мысли занимало одно – вернее, одна. Та девушка. Та единственно достойная девушка, на которую пал ее выбор. Плотина негромко усмехнулась. Только сейчас до нее дошло, что в последнее время она не думала ни о чем другом. И вот теперь, можно сказать, бремя решения свалилось с плеч. «Ладно, скажу ему завтра, – подумала Плотина, довольная собой. – Что я наконец нашла ту, которую искала».

Викс

Я не слишком жалую патрициев, и скажу честно, что они не слишком любят меня. Выскочка-головорез, обычно бормочут они, увидев меня рядом с собой, причем бормочут довольно громко, чтобы я мог их услышать. Но я не обращаю на них внимания. Потому что пользы от них никакой. Хотя есть и исключения. Причем эти исключения легко проглядеть.

Например, сенатор Марк Норбан. Очень хорошее исключение, я бы даже сказал, замечательное. Что касается плохих исключений, то мне следовало с самого начала внимательнее к нему присмотреться.

Ублюдок.

День начался, но его начало не предвещало ничего хорошего. Я уже ходил с разбитой губой, хотя, казалось бы, добыча мне попалась легкая: богатенький юный патриций, сбежавший от отца и наставников поохотиться на шлюх в Субуре, хотя, скажу вам честно, это не то место, где на них следует охотиться. Нет, шлюху он все-таки поймал, и в придачу к шлюхе подцепил дурную болезнь, которая даст о себе знать этак через пару недель, после чего, по дороге домой, зашел в нашу гостиницу и накачался дешевым вином. Наконец на нетвердых ногах наш любитель приключений вышел на улицу. Хозяин заведения незаметно мне кивнул, и я тоже выскользнул за дверь. Когда я в узком переулке вытащил кинжал и потребовал у него кошелек, юнец все еще был в стельку пьян. Наверно, это и придало ему храбрости. Вместо того чтобы послушно вручить мне кошелек, он разбил мне губу. Не думайте, мой кошелек от меня никуда не ушел, а вот юный патриций поковылял домой с разбитым носом.

– Считай это боевым крещением. Теперь ты настоящий мужчина! – крикнул я ему вслед. – В любом случае, это лучше, чем та зараза, которой наградила тебя та шлюха.

Кошелек оказался туго набит золотыми монетами, и я взял себе несколько, что лежали сверху, еще до того, как вручил его хозяину гостиницы, чтобы тот отсчитал мне положенный мне процент.

– Вытри губу и смотри в оба, – приказал он мне. – В праздники легкая добыча сама идет в руки.

– Тогда сам ее и лови, – бросил я ему. – А я пойду праздновать, как и все люди. Да здравствует Венера, да здравствует новый урожай винограда.

– Послушай, парень…

Я сделал неприличный жест и вышел вон. Мне под ноги тотчас бросился какой-то грязный уличный мальчишка. Я поддал ему в бок, чтобы он не путался у меня под ногами, и его мамаша, увидев это, принялась орать на меня. Ей я тоже показал неприличный жест и в дурном настроении растворился в толпе. Скажу честно – не о такой жизни я мечтал, когда вернулся в Рим. Нет, с одной стороны, я устроился очень даже неплохо: дармовая койка в гостинице, жратва, в которой не ползало никаких насекомых, денежки на баню или на театр – было бы желание. Отнимать кошельки у патрициев и богатых торговцев – это для меня как раз свистнуть. Вскоре я даже завел небольшое собственное дело – стал подворовывать у уличных торговцев в Субуре и за небольшой навар перепродавать украденное торговцам на Эсквилине. Так что, с одной стороны, жаловаться на жизнь не приходилось. И все же, и все же.

По случаю праздника всех желающих в Колизей пускали бесплатно, поглазеть на гладиаторские бои. Я не сомневался, что сегодня тысяча львов найдут на арене свой конец, пронзенные острыми копьями, а пять тысяч экзотических птиц – не менее острыми стрелами. Несколько сот преступников будут казнены стражей, а половину несчастных, приговоренных к участию в гладиаторских схватках, сегодня уволокут с арены железными крючьями через Врата Смерти.