— Можешь назвать меня хоть педерастом. К чему нежности во время скандала?

— Молчи! Молчи! Я не намерена и дальше так жить! Ты слышишь? Ты нагло лжешь мне в лицо, а ведь я старалась убедить отца помочь нам… И вот что я вижу.

— Твоего отца? Куча дерьма — твой отец, вот он кто. Джентльменского дерьма. И такой же скупердяй, как и все джентльмены. Подумаешь, он разыгрывает в ванне морские баталии.

Мэрион с воплем закатывает ему оплеуху. В детской начинает хныкать ребенок. Себастьян приподнимается на столе и бьет ее кулаком в лицо. Она падает навзничь и натыкается на буфет. Тарелки летят на пол. В изодранном исподнем он бросается к двери детской, пинает ее ногой, срывает задвижку. Выхватывает подушку из — под головы ребенка и плотно затыкает орущий рот.

— Я убью ее, черт побери, я убью ее, если она не заткнется.

Мэрион уже за ним, ее ногти глубоко вонзаются в его шею.

— Оставь ребенка в покое, псих, а не то я вызову полицию. Я разведусь с тобой, подлец. Трус, трус, трус.

Мэрион прижимает ребенка к груди. Рыдая, она растягивается на кровати и кладет ребенка рядом с собой. Долговязая англичанка. Комната эхом вторит ее отчаянным рыданиям. Себастьян, бледный как смерть, выходит из комнаты, громко хлопнув поломанной дверью, чтобы грохотом заглушить угрызения совести.

Поздним утром Дэнджерфилд на автобусе уехал в Дублин. Крепко сцепив зубы, он сидит на втором этаже в переднем ряду. За окном — жидкая ровная грязь и продуваемые всеми ветрами площадки для гольфа. В солнечных лучах блестит Северный Бычий остров. Развод с Мэрион обойдется недешево. В жилах ее течет неизвестно откуда взявшаяся плебейская кровь. Вероятно, она унаследовала ее от матери — дед по материнской линии держал магазин. Низкое происхождение утаить невозможно. Мне это доподлинно известно. И я должен уйти. Уйти без возврата. У нее не хватит духу на развод. Я слишком хорошо ее знаю, чтобы сомневаться в этом. Она мне и рта не дала раскрыть, чтобы объяснить, что произошло. Пусть подыхает. Меня это уже не волнует. Нужно смотреть правде в глаза. Правде, правде. Можно было бы с ней и помириться. Она ведь умеет так вкусно готовить блюдо из сыра. Несколько дней без еды охладят ее пыл. А затем, кто знает, может быть, я вернусь с банкой консервированных персиков и «корытцем» сметаны. К тому же она без конца проветривает комнаты. Стоит только слегка пукнуть — она уже открывает окно. И утверждает, что с ней ничего подобного не случается. А у меня это похоже на пистолетный выстрел.

Парк Фэйрвью напоминает промокшее лоскутное одеяло. На душе становится легче. О’Кифи сломал унитаз. Он свалился на него в тот момент, когда попытался заглянуть в женскую гигиеническую аптечку. Страдалец О’Кифи, просиживающий над фолиантами в Национальной Библиотеке и мечтающий кого-нибудь соблазнить.

Остановка на улице Амьенс. Дэнджерфилд выходит из автобуса, переходит на противоположную сторону и галопом несется по улице Тальбот. О Господи, мне мерещатся беззубые, косоглазые проститутки. Не следует отправляться без надежной «брони» на увлекательную прогулку по узким аллеям. Но «броня» в Дублине не продается. Нигде. Я спросил одну из них, сколько она берет, но она ответила, что у меня грязные мысли. Я пригласил ее выпить, и она рассказала, что американские моряки — грубияны, они били ее на заднем сидении в такси и советовали принять ванну. Она призналась, что любит жевательную резинку. А выпив несколько рюмок, стала вести себя совершенно вульгарно. Я был шокирован. Поинтересовалась моими размерами. Я чуть не надавал ей пощечин. Той самой штуковиной, размерами которой она интересовалась. Я бы сказал, что она меня провоцировала. Я посоветовал ей покаяться. В Дублине больше сотни церквей. Я купил карту и сосчитал их. Должно быть, это здорово — верить. В доме, пропахшем азиатскими ландышами, из бочонка льется забористый «Золотой Ярлык». Этот напиток успокаивает нервы. Сейчас не время волноваться. На моей стороне молодость. Да, я еще молод, за тридцать мне еще не перевалило, хотя, Бог свидетель, бывали времена, когда мне приходилось нелегко. Многие меня предупреждали. Не спешите, молодой человек, жениться, пока у вас нет хорошей работы, денег, ученой степени. Они были правы.

В пивную с чучелами лис и комнатными растениями. Порыжевший, почти коричневый пол в уютном закутке рядом со стойкой. Дотягивается до звонка и надавливает на него. Из-за двери выглядывает простое молодое лицо.

— Доброго вам утра, мистер Дэнджерфилд.

— Чудесное весеннее утро. Двойную и немного курева.

— Разумеется, сэр. Что-то вы сегодня рановато.

— Небольшое дельце.

— Дела всегда найдутся, не правда ли?

— О, да.

Превосходные словесные формулы. Их следует поощрять. Слишком многие хотят быть чертовски оригинальными. Выдумывают затейливые словечки даже тогда, когда хватило бы набивших оскомину банальностей. Напрасные муки творчества. Если уж Мэрион угодно возвести на меня чудовищные обвинения в том, что я потратил деньги, предназначенные для оплаты счета за молоко, что ж, пусть говорит все, что ей вздумается.

Из бесшумно открывшейся двери кухни появляется подносик.

— Записать на ваш счет, мистер Дэнджерфилд?

— Будьте добры.

— Погода отменная, а выглядите вы просто замечательно.

— Спасибо. Я и в самом деле себя прекрасно чувствую.

Такие минуты должны сохраняться в памяти. Я бы хотел, чтобы в гости ко мне приходили друзья, может быть, чтобы у меня был даже кабинет, в котором я бы угощал их коктейлями, но все в рамках приличий, без всякой пошлости. Мэрион могла бы готовить премиленькие бутербродики. С оливками. А на лужайке игрались бы детишки. И чтобы у меня была комната, обставленная в стиле этой пивной. На каминной полке лиса и предметы, необходимые при погребении. Земля уходит у меня из — под ног. И я стараюсь сохранить друзей, фотографии и письма. И самого себя. А женщины крадут деньги для молодых любовников. И рыдают над каждой банкнотой, усевшись морщинистым задом на деревянный стул с розовой обивкой. Стать любовником жены, которой перевалило за пятьдесят. Находятся парни, которые их ищут. О’Кифи это подошло бы. Правда, он может струсить. Образованный человек, но недотепа. А теперь нужно получить чек. Мне нужны доллары. Тысячи долларов. Чтобы они облепили меня с ног до головы, а заодно и мою привередливую душонку.

— До свидания, до свидания.

— Всего доброго, мистер Дэнджерфилд. Удачи.

По Стыковочному Мосту. По клочкам разодранных газет и сквозь толпу беззубых стариков, дожевывающих свои последние деньги. Я знаю, что в те времена, когда вы ходили в подмастерьях, вам случалось пользоваться уважением. Вскоре вы предстанете перед Богом. Он будет шокирован. Но там, на небесах, вы будете счастливы, джентльмены. Ведь там все белое и золотое. И небо, как лампы дневного света. И когда придет ваш черед, вы отправитесь туда в третьем классе, паршивцы.

По площади Мэррион. Это богатый квартал. Легонько потирает руки. На здании американский флаг. Это мой флаг. Он означает машины, деньги и сигары. И я не позволю его оскорблять.