Во-первых, чисто.

Во-вторых, отсутствует специфический запах – а говоря проще, вонь, характерная для мест, где пища была только пищей, а вовсе не усладой желудка и тем более – души.

Короче, Глеб попал туда, куда и стремился: в общепит капиталистического периода отечественного развития.

Редкие в это время посетители проходили вдоль никелированного прилавка с блюдами, клали приглянувшееся на старенькие, но свежепротертые пластиковые подносы и на выходе расплачивались с кассиром. Дальше – выбирай столик и набивай живот.

Кроме оголодавшего Железнова тут находился лишь один посетитель.

Общения Глеб точно не желал, а потому ушел в самый угол, подальше от бомжеватого гражданина, поглощавшего свою котлету на ближнем к кассиру столике.

Не успел он приступить к винегрету, как почувствовал за спиной чье-то присутствие. Обернулся – сзади стоял первый едок, смущенно держа в одной руке сильно помятую шляпу, в другой – тарелку с недоеденными припасами.

– У вас не занято? – деликатно поинтересовался он.

Глеб хотел ответить, что занято, но почему-то промолчал. Незваный гость, расценив это как приглашение, мгновенно уселся рядом.

– Паскудная погода, – заговорщицки сообщил он. Кустами побритое, с мелкими красными прожилками, лицо растянулось в улыбке. Лет ему было от пятидесяти до восьмидесяти – он еще не обомжился полностью, но явно шел по дорожке, к тому ведущей.

– Да уж, – односложно ответил Железнов, еще надеясь, что общение не состоится. Ан не тут-то было.

– Хорошо, что мы пересеклись, – серьезно сказал подсевший мужик и представился: – Меня Антоном зовут.

«Антонина утром уже была», – мрачно подумал Глеб, постепенно приходя к выводу, что, не угостив выпивкой, от этого товарища не отвяжешься.

– А вас, извините, как? – не давал ему хода к отступлению поднаторевший в быстрых алкогольных коммуникациях собеседник.

– Меня – Глеб, – нехотя ответил Железнов.

– Наконец-то русское имя, – заметил гость, внимательно поглядывая на него хитрыми глазками. Не отметив реакции на пиар-заход, выкрутил с противоположной стороны: – Хотя по мне, русский – нерусский, один хрен. Был бы человек хороший.

– Ладно тебе, – усмехнулся Глеб. – Ты ж не про национальную политику подошел поговорить. Хочешь выпить?

– Кто ж не хочет? – У гостя, похоже, камень с плеч упал, он сразу расслабился. – Только я на мели.

– Считай, что у тебя есть полсотни.

– Отлично! – просиял новый друг. – Только не здесь. Бутылку купим в продмаге…

– А разопьем в подворотне?

– Зачем – в подворотне? У меня в комнате.

– У тебя есть комната? – с просыпающимся интересом спросил Глеб. До него вдруг дошло, что не только деньги кончаются, но и перспективы с ночевкой пока не вполне ясны – в одной комнате с Томкой он спать не будет! Пусть теперь с ней Николай Иванович спит!

Ему опять стало чудовищно горько. Но уже не так, как раньше. Возникшие бытовые проблемы отвлекали похлеще новомодных антидепрессантов.

«Кстати, – про себя отметил он, – у меня и работы нет».

А это было уже гораздо серьезнее. Он отдавал себе отчет, что, если бы не хорошее отношение начальника – теперь понятно, чем оно объяснялось, – вряд ли ему где-нибудь платили столько же.

Да, дела…

– Конечно, у меня есть комната, – прожевав, наконец ответил Антон. – Раньше и квартира была.

– Пропил?

– Сменял, – обиделся Антон. – Три комнаты на две.

– Потом две на одну? – предположил Глеб.

– А зачем мне лишняя жилплощадь? – не стал обижаться Антон. – Одна морока. Комната – в самый раз. Не побрезгуешь – пойдем.

– Может, и пойдем, – тяжело задумался Глеб. Ночевка в «Балчуг-Кемпински» ему сегодня явно не светила.

– А ты чего такой… – не договорил фразы Антон.

– Какой? – улыбнулся Глеб.

– Как с луны свалился, – подобрал-таки сравнение собеседник.

– Не с луны, конечно, но с километр пролетел, – неизвестно почему честно объяснил Глеб. – Авиакатастрофа. Выжили двое. Приехал домой отлежаться, а жена – с моим начальником. Ничего ситуация?

– Да ты везунчик! – с нескрываемым восхищением и даже завистью произнес Антон. – Настоящий везунчик! – У него аж глаза заблестели. – Действительно самолет упал? Это про который в «Новостях» было? Рядом с аэропортом? – В забегаловке громко работало радио, и бомж был в курсе.

Глеб промолчал, но Антон уже уверился, что все сказанное – правда, и убежденно повторил:

– Какой же ты везунчик!

– Да что ты все – везунчик, везунчик! – взорвало Железнова. – Ты что, не понял? Самолет упал. Жена – шлюха. Денег нет, работы – нет. В чем везение?

На шум подозрительно обернулась кассирша, но, убедившись, что все в порядке, снова занялась своими делами.

– А я тебе объясню, парень, в чем везение, – спокойно ответил полубомж. – Нас всех один раз рожают и один раз хоронят.

– Кто бы мог подумать, – буркнул Глеб.

– Вот ты как раз и не думаешь, – укорил Антон и продолжил: – Работу меняют – кто пять раз, кто пятьдесят. Аналогично, – неожиданно легко произнес он не бродяжье слово, – с бабами, друзьями, квартирами. А вот кто грохнулся – он применил другой, более адекватный русский глагол, – с аэроплана, это уже навсегда. А ты вон сидишь, винегрет кушаешь. Конечно, везунчик!

Сказано это было с таким выражением, настолько убежденно, что Глеб и впрямь задумался. Может, действительно все не так просто? Теперь он уже почти не сомневался в том, что ему дан какой-то знак. Только надо понять какой.

Засыпал Железнов почти в хорошем настроении. Наверное, подействовало спиртное. Так бы и заснул сладко, не вспомни – чувственно, физически – страшный запах горелого мяса там, на поляне. И – следом – перед глазами снова задвигались эти чертовы ноги…

Слезы выступили сами собой, и Глеб подумал, что везунчиком он себя сочтет еще не скоро.

Поскольку «Балчуг-Кемпински» в его нынешнее финансовое положение и в самом деле не вписывался, первые сутки он безвылазно провел в комнатушке у Антона Безрукова, бывшего главного инженера крупного московского завода, в свое время не сумевшего органично влиться ни в новую экономику, ни в рамки бытовых отношений с супругой и дочерью.

Вечером много пили – денег ушло гораздо больше, чем предполагаемая ранее полусотенная. Наутро, кстати, тоже пили. И на следующий вечер…

В общей сложности он прожил у Безрукова три дня, причем на третий день экономика их совместного быта переменилась зеркально: у Глеба окончательно иссякли деньги, Антону же, наоборот, добрая почтальонша принесла пенсию. Не настоящую, не по возрасту – ему оказалось только пятьдесят два, – а от какого-то ветеранского фонда. Выяснилось, что Безруков был в прошлом герой производства, поднимал отечественное ракетостроение.