— Где она? — чуть погодя спросила девочка, потянув брата за рукав.

Он опустил голову в раздумье. И вдруг эта сияющая тишина испугала их.

— Мама! — закричали они, бросившись по лестнице. — Позови бабку! Позови ее! Позови!

На этот раз поиски были недолгими и увенчались успехом. Старуху нашли уже к закату. Сначала обнаружили ее черно-красную шаль, аккуратно сложенную на камне, рядом с сапожками, все еще блестящими, хотя и с побитыми уже носками. Она, конечно, из суетного тщеславия сняла шаль и сапожки, чтобы река не попортила ее. Немного позже на отмели нашли и ее тело, выброшенное на берег яростными водами. Истерзанное острыми подводными камнями, оно все было в порезах и царапинах и так раздуто и бесформенно, что напоминало бревно с трухлявой корой. Покрытые налетом волосы, позеленевшие от воды и ила, казались прядями жухлой травы. Выпученные белки закатившихся глаз были как два цветка с подземного болота.

Дети уже спали, когда тело принесли домой. После грохота потока особенно пронзительной казалась тишина в комнате, куда положили старуху и где одна говорливая крестьянка закрыла ей глаза и обрядила ее. Как только эти хлопоты закончились, улеглись в постель и муж с женой.

Там в кровати, рядом с мужем, посреди оцепенелого нехорошего сна, Елене послышался мерный, ритмичный стук. «Это на гроб бросают лопатой землю, — подумала она. — Все кончилось, слава Богу». Но, подумав так, она внезапно почувствовала холод в висках и заметила в комнате старуху. Та молча стояла и, прислонившись к темной стене, снимала свои сапоги, улыбаясь Елене примирительно и почти любезно. Глаза отблескивали из-под туго завязанного платка. Елена в ужасе проснулась и, подскочив, села на кровати. Без удивления, в полусознательном состоянии, она увидела, что Джузеппе тоже сидит на постели, уставившись в стену. Она взяла его за руку, но его передернуло от этого прикосновения, как будто в отвращении. И, ни говоря ни слова, он вновь провалился в сон.

Уже перед рассветом все предвещало погожий день. Ясный свет ширился, заливая до горизонта города, выстроенные на склонах гор. Мягкие луга вдыхали весеннюю влагу, а птицы отряхивались с беспокойным уханьем. Сквозь ставни стали пробиваться первые полосы света, и Елена увидела, что голова ее молодого мужа, лежащая на пропитанной потом подушке, была уже не светлой, а почти седой. Она разбудила Джузеппе, тот нехотя поднял лицо, будто от смертного сна. Его юные черты теперь казались тронутыми бледной отупляющей старостью, как будто этой ночью какое-то ядовитое растение пустило корни в его плоть. Зрачки его прятались в углах глаз, избегая глядеть на Елену.

Старуху вынесли спешно под каким-то предлогом. Сын и невестка шли за ней, не глядя друг другу в лицо. Шли вдоль реки, в которой отражались печные трубы и деревья. Ну вот и меньше будет расходов на еду, таинственно перешептывались вокруг, хотя по дому-то она помогала.

Тем временем дети проснулись и сами, без чьей-либо помощи надели переднички в белую и красную клетку. Брат с сестрой осторожно спустились вниз, непричесанные, топая по ступенькам расстегнутыми сандалиями. Сегодняшний день смешался у них со вчерашним — такое же сияющее утро и такой же свет, хлынувший в комнату, — и дети остановились в замешательстве, увидев, что закуток старухи пуст.

— Бабка! — крикнули они в коридор.

Потом набрались смелости и вошли в ее прежнюю комнату. На кровати еще виднелся отпечаток ее тела. Туман, пахнущий затхлостью и полумраком, стелился между дверью и зеркалом. Дети вышли.

Они тщетно искали старуху по всем комнатам. Солнце рисовало на беленых стенах текучие листья и ветви, водные струи и насекомых с мерцающими крыльями. Обеспокоенные малыши добрались до каморки, где отец держал свои деревянные статуи. На пыльных фигурах висела паутина, вся сплетенная из искорок.

— Нету, — сказали они разочарованно.

И решили искать странную, добрую старуху в огороде.

Здесь они с любопытством засмотрелись на свои тени под длинной тенью айланта и обсудили это друг с другом. Задрав головы, дети взглянули на верхушку дерева и увидели причудливое, манящее насекомое, которое спускалось к ним по струйке солнечного света. Это была большая бабочка с черными крыльями, украшенными красной вышивкой, она волнисто летела, словно сонная.

— Лови ее! — сказала девочка, но, как только мальчик протянул руку, бабочка перелетела за ограду сада.

Она была так близко, что видно было ее подрагивающие лапки и глаза, похожие на перечные зерна и хитро блестевшие. Бабочка не давалась в руки. Луг утопал в ветре и росе, цветы начинали распускаться, и слышен был лишь шум потока, напоминавший грохот битвы.

— Пойдем, — решили дети.

Из труб уже потек неясными фигурами дым, а солнце висело высоко над железным мостом. Брат и сестра замерли перед мостом, стоя в высокой траве. Речка бежала, подмигивая им и смешивая воду со светом. Бабочка исчезла.

К темному сухому дереву была привязана грубо сколоченная, облупившаяся лодка, дети, пыхтя, забрались в нее, и ветка, вокруг которой была обвита веревка, обломилась. Они приветствовали начало своего путешествия торжествующими криками и взмахами маленьких сухих ручек.

Холодные липкие блики бежали по воде, и лодка, казалось, скользит по ним. На самом деле ее захватил несущийся вниз поток. Дети в испуге прижались к лавке. Но вот уже над зеленой линией света встали на дыбы стеклянные кони, и от их галопа поднялся свистящий ледяной ветер, в котором птицы хлопали своими водяными крыльями.

— Она здесь! — в страхе прошептали дети.

И тут лодка внезапно взлетела на крупы бешеных коней и, закрутившись, рухнула в глубину реки.

Антония потеряла родителей в детстве, а ее дядя и тетя были вынуждены уехать за границу и, не зная, как поступить с племянницей, оставили ее в монастыре на улице Ангела. Их друг, иезуит, сутулый святой отец с бесстрастным серым лицом, молитвенно сведя ладони, представил ее монахиням. Он сам и посоветовал этот монастырь, где не было никого, кроме трех сестер, не считая Антонии. За девушку платили гроши, и она была там то ли служанкой, то ли ученицей, то ли постоялицей. В округе было много женских монастырей, самых разных: одни монахини носили высокий чепец, другие — покрывало, третьи — накидку. Прямо напротив монастыря Антонии высилось здание тюрьмы с унылыми желтыми стенами и зарешеченными окнами. Днем и ночью перед входом чеканным шагом расхаживал часовой с ружьем на плече.

Извилистая улица шла в гору, и солнечные лучи, отражаясь от желтых стен, казались еще ярче, они били с ясного синего неба. Своим названием улица обязана каменной статуе ангела с широко раскинутыми крыльями, стоявшей на перекрестке. У статуи не было головы и одной руки. Люди толком не знали, кто изображен в облике ангела. Возможно, это была древняя статуя Гавриила, который нес благую весть, некогда украшавшая фасад разрушенной церкви; а может, крылатая Победа, взятая в качестве трофея. Ходил также слух, что это самый настоящий ангел, которого Бог изгнал из рая за какую-то серьезную провинность и приговорил к жизни на земле. И тот ангел, забавы ради, порой заходит в дома и похищает людей, чаще всего детей. Никто не знал наверняка, правда ли это, но, проходя мимо статуи, жители торопливо крестились и шептали молитвы.