Мы прошли в контору страхового агента, там Малкольм заполнил еще кое-какие бумаги и выписал еще один чек. Потом мы неторопливо направились на автостоянку, которая начинала понемногу пустеть — люди разъезжались по домам. Уже стемнело, но еще можно было различить, где чья машина. Когда мы подошли поближе, я показал ряд, где стоит моя.

— Куда ты собираешься отправить своего жеребенка? — спросил я, пока мы шли.

— Что бы ты посоветовал?

— Я бы, пожалуй… — Но я так и не успел ответить.

У машины, которая ехала между рядами по направлению к нам, внезапно включились фары, яркий свет ослепил нас. И в то же самое мгновение водитель, похоже, до упора утопил акселератор. Мотор бешено взревел, и машина рванулась прямо на Малкольма.

Я прыгнул на отца, своим весом сбивая его с ног на землю. Машина, умчавшаяся во мрак со страшной скоростью, задела меня крылом, но насколько серьезно, я сейчас сказать не мог. Я осознал только удар, слепящую вспышку фар, вихрем промелькнувшие отблески света на хромированном металле и резкий треск в темноте.

Мы лежали на асфальте между двумя машинами, еще не придя в себя после пережитого потрясения. Тело налилось тяжестью, стало каким-то вялым.

Вскоре Малкольм заворочался, пытаясь выбраться из-под меня. Я перевернулся на бок, поднялся на колени и с облегчением подумал, что отделался только ушибом. Малкольм сел, оперся спиной о колесо машины, собираясь с мыслями, но выглядел он таким же потрясенным, как и я.

— Эта машина… — наконец, выдавил он между двумя глубокими вдохами, — они хотели… убить меня.

Не говоря ни слова, я кивнул. Мои брюки были разорваны, из ссадины на бедре сочилась кровь.

— У тебя всегда была… хорошая реакция, — сказал Малкольм. — Что ж, теперь ты знаешь… почему я хочу, чтоб ты всегда… был рядом со мной.

Малкольм рассказал, что это было уже второе покушение.

Я ехал в Кембридж чуть медленнее, чем обычно, все время настороженно высматривая через зеркало заднего обзора сумасшедших преследователей, но, слава Богу, никого не увидел. Правая нога отекла и болела, но многие годы работы с лошадьми и участие в трех или четырех сотнях скачек с препятствиями приучили меня спокойно относиться к такого рода травмам — мне не раз приходилось падать с лошади.

Малкольм не любил водить машину. Куши как-то метко заметила, что он для этого излишне раздражителен. Куши не доверяла ему руль. Она (по ее словам) попросту боялась ездить с ним, а потому обыкновенно сама усаживалась на место водителя. Я тоже, с тех пор как получил права, стал возить Малкольма. Было бы безумием попросить его сесть за руль из-за какой-то царапины на ноге.

Дважды кто-то пытался его убить…

— А когда это началось? — спросил я.

— В прошлую пятницу.

Сейчас был вечер вторника.

— Как это произошло?

Малкольм ответил не сразу. Когда он заговорил, в его голосе звучало не раздражение, а отчаяние. Я прислушивался к интонациям, мало обращая внимания на слова, и понемногу начал понимать, насколько он испуган.

— Я вывел собак на прогулку… вернее, я думаю, что вывел, на самом деле, я не очень хорошо это помню. — Он помолчал. — Думаю, меня чем-то ударили по голове… Как бы то ни было, последнее, что я помню, — это как позвал собак и открыл кухонную дверь. Я собирался прогуляться с ними через двор на поле, к ручью с ивами. Не знаю, как далеко я отошел от дома. Не думаю, что очень далеко. В общем, я пришел в себя в гараже, в машине Мойры… она все еще там… и мне чертовски повезло, что я вообще пришел в себя… мотор работал… — Малкольм снова замолчал ненадолго. — Забавно устроены наши мозги. Я совершенно точно знал, что надо выключить зажигание. Немедленно, чем скорее, тем лучше. Я был на заднем сиденье… лежал, неловко опрокинувшись навзничь. Я поднялся и буквально провалился между передними сиденьями, чтобы дотянуться до ключа зажигания. Когда мотор заглох, я так и остался там лежать, в чертовски неудобной позе, но не было сил даже пошевелиться.

— Никто не появился? — спросил я, когда он замолк.

— Нет… через некоторое время мне стало лучше. Кое-как выбрался из машины… меня стошнило…

— Ты вызывал полицию?

— Конечно, я позвонил им, — устало сказал Малкольм, погруженный в воспоминания. — Когда я вышел с собаками, было около пяти. В полицию я позвонил примерно в семь. К тому времени я выпил пару стаканов виски и перестал трястись. Они спросили, почему я не позвонил раньше. Чертовы идиоты! Это были те самые, что приходили после смерти Мойры. Они думают, это сделал я… Убил ее.

— Знаю.

— Ведьмы сообщили тебе и об этом?

— Джойси рассказала. Она говорила, что ты мог бы …э-э… — я не стал повторять буквально, что сказала моя мать, а именно: «утопить эту сучонку в дерьме», заменив это более сдержанным выражением, — …мог бы убить ее сам, но не нанимать для этого какого-нибудь убийцу.

Малкольм согласно хмыкнул, но не сказал ни слова, и я продолжал:

— Вся семья, похоже, с этим согласна.

Он вздохнул.

— Полиция не согласна. Далеко не согласна. Похоже, они не поверили, что кто-то пытался меня убить. Они задали кучу вопросов, взяли пробы… прошу прощения… моей блевотины, обследовали всю машину Мойры в поисках отпечатков пальцев, но было ясно, что они очень сомневаются в моих словах. Полагаю, они считают, что я собирался покончить с собой, но передумал… или что я разыграл представление в надежде, что люди поверят — я не мог убить Мойру, раз уж кто-то пытается убить меня самого… — Он покачал головой. — Я жалею, что вообще вызвал их. Поэтому мы не станем никуда сообщать о том, что случилось сегодня ночью.

На стоянке в Ньюмаркете он настоял на том, чтобы не обращаться в полицию.

— А как они объяснили шишку у тебя на голове?

— За ухом была небольшая припухлость. Полиция сочла ее «неубедительной».

— И если бы ты умер… — сказал я задумчиво.

Он кивнул:

— И если бы я умер, они решили бы, что это вполне естественно. Самоубийство. Из-за угрызений совести. Доказанное признание вины.

Я осторожно вел машину в направлении Кембриджа. Рассказ Малкольма потряс меня, но и разозлил. Смерть Мойры ничуть меня не трогала, но покушения на отца заставляли задуматься. Мойра тоже имела право на жизнь, как бы я ее ни ненавидел.

— А как вели себя собаки?

— Что? А, собаки… Они вернулись домой… вертелись у кухонной двери. Я впустил их, пока дожидался полицейских. Они были все в грязи… один Бог знает, где они болтались. Выглядели они уставшими. Я покормил их… потом собаки забрались в свои корзины и сразу уснули.

— Жаль, что они не умеют говорить.

— А? Да, конечно. Да. — Малкольм замолчал, только изредка вздыхал, а я тем временем раздумывал над тем, что он мне рассказал.