Не ноги – лапы мохнатые размером с медвежьи, но не медвежьи, а с человеческими пальцами, только что волосом обросшими.

Этакой подмене Илья почему-то не удивился, будто так и надо. А вот стволы беспокоили. Что-то в них не так было.

Илья запрокинул голову…

И аж присел, втянув голову в плечи.

Там, наверху, у чудных деревьев не было крон. Вместо ветвей – корни чёрные, шевелящиеся, а над ними – кромешная тьма. Вот она-то испугала всерьёз.

И тут же закричали вокруг Ильи разные звериные голоса, докучные тени кинулись во все стороны прочь…

И Илья проснулся.

Спал он на сдвинутых лавках за большим ларём сбоку от дверного проёма. Тусклый свет из щели-оконца падал на середину клети[4], оставляя угол Ильи в тени, даже если снаружи было светло, а не как сейчас.

Илья проснулся от шороха поднявшейся и опустившейся завесы. И от шуршания ног, ступавших по соломе. Очень-очень легко и тихо.

Это и насторожило. Если б к нему заглянула жаждущая ласки селянка, вряд ли она стала бы так скрытничать.

Илья не шевелился. Лишь нашарил рукоять основного меча и осторожно потянул носом, ловя сквознячок из сеней.

Пахло женщиной. И – конским потом.

Боевым железом не пахло совсем, однако это не значило, что у гостьи нет оружия.

Вновь зашуршало. Женщина встала у ларя. Видеть Илью она не могла. Учуять – тоже вряд ли. Здесь, в углу, воздух неподвижен. Услышать?

Наверняка. Илья дышал глубоко и ровно. Как спящий.

А гостья дышала тихонько-тихонько. Сейчас она сделает ещё один шажок…

Илья опередил. Скатился со своего ложа, уходя от возможного удара, и – к ногам гостьи. Рывок… И даже не вскрик, негромкое «ох!», когда она опрокинулась навзничь. Илья тут же оказался сверху, поймал и сжал её руки…

Женщина не сопротивлялась. То есть в первый момент напряглась… Но тут же расслабилась.

Оружия у неё не было. Одежды – тоже. Упругие бёдра сжались, спина выгнулась…

Вернее, женщина попыталась выгнуться и сбросить Илью…

Безуспешно. Однако она оказалась неожиданно сильной. И не по-женски твёрдой… Будто не женщина это, а парень…

Но всё-таки это была женщина. И когда колено Ильи протиснулось между её ног, сопротивлялась недолго. И девственницей она тоже не была, в чем Илья убедился немедленно. Да он не стал бы медлить, кем бы она ни была. Если обнажённая женщина входит ночью в спаленку славного воина, то вряд ли для того, чтобы прибраться в клети.

Силёнка у неё имелась, да. А вот той особенной женской податливости и мягкости, какие были у всех, с кем доселе любился Илья, – ни следочка. Даже грудь не мягкая, как положено, а твёрдо-упругая.

Зато многопудовый вес Ильи она вынесла запросто: не задыхалась, не пищала, а кричала в полный голос: орала, выла, визжала…

Вот это была скачка!

В клети было нежарко – осень! – но с Ильи пот струями тёк. Будто не место женское толок, а в броне по холмам бегал. Ну и баба! А может, и не баба вовсе, а кикимора какая-нить? А, всё равно!

Когда уд в очередной раз обмяк и крепнуть более не пожелал, Илья повалился на спину, на повядшее луговое сено… И засмеялся. Хорошо!

– Как зовут тебя? – спросил, не поворачивая головы.

– Ты можешь Жеркой кликать, – хрипло проговорила женщина. И тут же вскинулась резко… Илья еле успел перехватить руку, нацелившуюся на его естество.

– Не балуй!

– Испугался, что ль? – Женщина дёрнулась, пытаясь высвободиться. Запястье влажное, скользкое… Но Илья всё равно удержал, стиснул и давил, пока не пискнула: – Отпусти! Больно!

Тогда разжал пальцы, отметив про себя: терпелива. И горда.

Женщина тут же вскочила… Но убежать ей Илья не позволил. Ухватил за лодыжку, опрокинул рывком на себя, прижал шуйцей к груди:

– Я тебя не отпускал, Жерка!

Поймал крепкую ладошку, ощупал: ах какие интересные пальчики! А какие мозольки на них занятные! От женской работы таких не бывает, а бывают такие от тетивы да упражнений с оружием.

– Ты ему жена иль дочь?

– Кому – ему?

А дрогнул голосок-то!

– Соловью!

Рванулась в полную силу, ударила свободной рукой по глазам, ногтями, как кошка.

Илья был готов: перехватил и вторую руку, вывернул слегка в нужную сторону.

Женщина зашипела от боли, попыталась ударить головой в нос… Вскрикнула, когда приложилась собственным носом в подставленную нижнюю челюсть, клацнула зубами – впустую и запыхтела, когда Илья опрокинул её на живот, навалился сверху, придавил к земле… И снова вошёл, потому что сила вернулась и требовала: ещё!

На этот раз он пахтал её долго. Не торопясь, но и не ослабляя натиска. Вбивал по самую гарду. Жерка то стонала и охала, то кричала в голос… Илья не останавливался и не сбавлял. Любовная радость и воинская ярость соединились в утешной схватке.

– Убить меня хотела? – спрашивал, вбивая в неё булаву.

– Нет, нет… Да! Да! Убить! Да! Ещё! А-а-а!.. Нет! Довольно! Слышишь? Перестань! Хватит… Уд твой отхватить под корень! Хватит! Не могу-у-у!.. Убей меня! Убей! Ты, проклятый… А-а-а! Убей! Сильнее! Шибче! Проткни меня своим рогом! Дава-а-ай!..

Когда Илья излился в её раскалённое нутро, петухи уже прокричали рассвет, а Жерка перестала кричать. Только сипела, как умирающий с прорезанным горлом.

Илья поднялся, потянулся, чуя, как гудит-струится в жилах густая сильная кровь.

Жерка лежала не шевелясь. Илья перешагнул через неё, пошарил по полу у дверей…

Так и есть. Нож. Даже не нож – кинжал с узким и длинным клинком. Такой в плоть входит как острога в воду. Надо думать, уронила, когда Илья её с ног сбил. А может, заранее туда положила. Чтоб прирезать, когда Илья от любовных игр притомится. Ха! Ну и кто тут притомился, а?

Илья нашарил в углу кувшин с брусничным взваром, приложился…

– И мне… – прошелестело снизу.

Илья наклонился, намотал на кулак длинные распущенные волосы, приподнял… Даже не вскрикнула. Лицо измято, нос распух, но всё равно видно, что молода. Если и старше Ильи, то ненамного.

– Пей. – Илья поднёс кувшин к искусанным губам.

Пила жадно, захлёбываясь, кашляя. Взвар стекал по исцарапанной груди, по животу…

Напилась. Улыбнулась хищно:

– Ну ты и бык, Илья Моровский!