уровня, а от какой-то отрицательной фазы, от чего-то, что находится ниже нулевой компетенции. Вот выдержка из письма слепой работницы: «Уже в течение нескольких дней процесс изготовления щеток занимает у меня несколько меньше времени, чем раньше, ибо я отвыкла от двух ненужных движений, в связи с чем дневная норма выполняется быстрее. Какое это облегчение!»

Из обобщений практического опыта создается отстой в виде праксеологических поговорок («Куй железо пока горячо», «Как постелешь, так и выспишься»), общеупотребительных максим технической житейской мудрости («Ничего сверх меры», «Что намереваешься побороть, преодолевай уже в самом начале», «Лучшее — враг хорошего»), афоризмов, касающихся целесообразной деятельности. Например, столь изящное в оригинале и такое тяжелое в переводе выражение Аристотеля: «То, что мы должны делать, предварительно научившись, мы учимся делать только тогда, когда делаем именно это» или известный афоризм Бэкона: «Природа побеждается только подчинением ей». Припомним здесь лапидарную поговорку Леманского из басни «Запруда»: «Тяжело построить, но легко сломать».

Все золотые мысли такого рода следует учесть: из меткого выражения, порой только образного, извлечь общую идею и высказать ее надлежащим образом. Например, из поговорки «Куй железо, пока горячо» ясно вытекает требование обрабатывать материал в том его состоянии, когда он легче поддается воздействию. Эту истину трудно не признать. Однако в некоторых поговорках содержится другого рода народная мудрость. Например, наш фольклор компрометируют призывы к откладыванию дел на завтра, к небрежности, лодырничанию, содержащиеся в некоторых поговорках: «Работа не волк — в лес не убежит», «Что отложишь — не убежит». Их необходимо немедленно отбросить.

В некоторых случаях сентенция оказывается правильной только частично и неправильной в целом. Это, например, охотно повторяемое утверждение, что каждое начало трудно. В действительности это не так. Бывает и легкое начало — скажем, первые шаги в гору по небольшому склону; трудности восхождения начинаются лишь в предгорьях и на высотах. Но обычно первые шаги бывают более трудными, чем последующие. Так бывает всякий раз, когда мы начинаем быстро привыкать к нового рода усилиям, например к пешему переходу в полном снаряжении. Словом, ясно, что, встречая выраженное в виде сентенций понимание практического опыта, праксеолог должен подойти к нему критически: одно отвергнуть, другое принять, третье ограничить путем размышления и сопоставления с собственным и чужим запасом известных фактов.

Но читателя, конечно, волнует следующая проблема: исчерпывается ли осознанный практический опыт человечества пословицами, житейскими правилами, поговорками? Разве не существует теоретической или научной литературы, посвященной главным образом проблемам хорошей работы, литературы, из которой можно было бы почерпнуть общие сведения о правилах хорошей работы, подобно тому как мы обучаемся различной специальной технике по инженерным, медицинским, юридическим и другим пособиям? Трудно дать на этот вопрос единый, сжатый ответ. Насколько нам известно, правильнее всего будет сказать, что строго праксеологическая литература отсутствует. Но праксеологические проблемы постоянно вплетаются в произведения, имеющие в качестве собственного предмета какие-либо иные вопросы.

Перед тем как приступить к итоговому обзору типов таких публикаций, считаем своим долгом обратить внимание читателя на истинный рудник понятий и идей праксеологического характера, содержащихся в первом параграфе пятой главы первого тома «Капитала» К. Маркса, где речь идет о процессе труда и вопросах, особенно близко с ним связанных. Впрочем, мысли такого рода можно найти во многих работах К. Маркса. А в «Капитале» мы читаем слова, ободряющие праксеолога, интересующегося теорией целесообразного действия, рассмотренного во всей общности. Маркс говорит, что процесс труда есть «всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным формам»[7].

Моралисты рекомендуют нам избегать несчастья и сохранять чистую совесть. Обычно они рассматривают эти вопросы совместно с проблемами эффективного действия, поскольку последние необходимы им для освещения путей добродетели и доказательства безысходности морального падения. Подобный смешанный характер свойствен произведениям таких баснописцев, как Федр, Лафонтен, Красицкий, Мицкевич, Крылов.

«Волк и журавль» — это рассказ о неблагодарных, платящих злом за добро. Тема, скажем, эмоциональная. «Брито — стрижено» — это опять сатира на упрямство из чувства противоречия, которое делает совместную жизнь несносной. И здесь доминируют эмоциональные акценты. Но обратим внимание на основную мысль басни о медвежьей услуге. Тут речь идет не о порицании каких-либо дурных чувств, каких-либо вызывающих антипатию склонностей; здесь в образной форме выражена общая мысль, содержащая критику определенного типа плохой работы. Пожалуй сентенция в данном случае такова: нецелесообразным является всякое действие, устраняющее препятствие на пути к данной цели таким способом, что сама эта цель также оказывается уничтоженной. Чего требует мораль известной басни: «Прежде чем начинать летать, научись ходить»? Отнюдь не моральных добродетелей, а рациональной последовательности действий: постепенности в приобретении мастерства.

Множество таких предостережений и поучений содержится в богатом наследии басенной литературы. Здесь постулаты доброты, честности, достоинства постоянно переплетаются с рекомендациями относительно сообразительности и правильно понятого интереса и, наконец, с утверждениями, полностью свободными в отвлеченном своем содержании от какой-либо эмоциональной пропаганды, с «холодными» утверждениями, имеющими в качестве предмета целесообразность или нецелесообразность, точность или неточность тех или иных способов действия.

Таким образом, из ткани басенной литературы можно извлечь не одну праксеологическую нить. Можно смело сказать, что в литературе содержатся порой чрезвычайно ценные идеи относительно хорошей или плохой работы. Примером тому может служить «Робинзон Крузо» Д. Дефо, в котором наглядно показывается, как выйти из затруднения, применяя заменители при отсутствии обычных орудий и материалов, в особенности же, как одному или вдвоем выполнить работу, обычно выполняемую целым коллективом.

Промежуточное место занимают публицистические произведения, и прежде всего очерки («Государь» Макиавелли), социально-техническая фантастика утопистов (Мор), исследования о житейской мудрости («Горгий» Платона). Промежуточное не с точки зрения преобладания у них праксеологических элементов над этическими и иными, а с точки зрения их приближения к собственно теоретическим произведениям. Преобладание теоретичности характерно лишь для этических трактатов («Утилитаризм» Дж. Ст. Милля). Некоторые из произведений, известных автору этих строк, содержат достаточно солидные дозы праксеологических исследований. К ним относится прежде всего «Никомахова этика» Аристотеля. Одна из основных мыслей этого произведения состоит в том, что в области целесообразности действий нельзя отождествлять оптимальную меру действия с максимальной его интенсивностью, необходимо отыскать эту оптимальную меру где-то между крайними случаями противоположных возможностей.

Для чего же мы углубляемся здесь в какой-то, может быть преждевременный, обзор возможных источников праксеологии? Ведь мы намеревались уяснить сначала задачи этой дисциплины. Главной задачей праксеологии является выработка наиболее общих норм максимальной целесообразности. Возникает вопрос: на чем же должны быть основаны эти нормы? Очевидно, главным образом на практическом опыте. Этот опыт обычно