Ладно, она еще раз солжет.

Вопреки правилам.

Она понимала, что это нарушение, и раньше ее бы это всерьез беспокоило.

А сейчас нет.

В конце концов, это очень маленькая ложь.

Выдохнув, она открепила плакаты с багажника и задвинула велосипед на стойку для посетителей.

Внутри за столом с бумагами сидела дежурная. Она первым делом с вежливой улыбкой посмотрела на бейджик Клэр, а затем произнесла:

– Добрый день. Чем могу помочь?

– Я привезла из Инкубатория плакаты с жизненным циклом лосося, их можно повесить у вас… где-нибудь.

Если бы дежурная согласилась, Клэр бы пришлось по возвращении объясняться с Дмитрием, но шансы, что та согласится, были невелики. Ни здешних работников, ни волонтеров, ни тем более младенцев не могло интересовать, как растет рыба.

Женщина улыбнулась и предсказуемо покачала головой.

– Спасибо. Но мы развешиваем в помещениях специальные материалы для стимуляции внимания младенцев. Это проверенные изображения, которые помогают им фокусировать взгляд и тренировать глазные мышцы. Они одобрены специалистами по детскому развитию. Мы не отклоняемся от их методических пособий.

– Как интересно! – закивала Клэр. – Простите, я просто не работала здесь волонтером и ничего не знаю. У вас бывают экскурсии?

– Правда? Никогда здесь не были? Надо же! – женщина выглядела польщенной. – У нас здесь очень весело! Раз уж пришли, осмотритесь. Сейчас проверю, чья сегодня смена…

– А София, случаем, не здесь сегодня? – спросила Клэр. – Мы учились в одной группе.

– София? Как же, знаю. Очень работящая девочка… Да, она сегодня здесь. Сейчас узнаю, не занята ли.

Софию вызвали, и она вошла в вестибюль из бокового коридора. За неполные три года, прошедшие с их двенадцатилетия, девушка не сильно изменилась. Худенькая, в форме, волосы убраны под шапочку.

Клэр улыбнулась ей:

– Здравствуй. Не уверена, что ты меня помнишь. Нам одновременно исполнилось двенадцать. Я Клэр, – она как бы для убедительности показала на свой бейджик.

В глазах Софии мелькнуло узнавание:

– Привет! А мы не носим бейджики, потому что младенцы их хватают. Но я тебя и так бы вспомнила. Мы были в одном классе по математике.

– Точно, – Клэр поморщилась. – Я терпеть не могла математику. Она мне совершенно не давалась.

София засмеялась:

– А мне отлично давалась, но на уроках было скучно. Помнишь Маркуса? Вот кто блистал. И скучно ему тоже не было. Сейчас учится на инженера.

– Я тоже его вспоминала.

– Правда, я забыла, какое у тебя Назначение, а по форме не узнаю… – София попыталась всмотреться в мелкий шрифт на бейджике Клэр.

– Я в Инкубатории, – ответила Клэр. Очень кстати, что София забыла, как ее назначили Роженицей.

– Ясно. Но тогда… зачем ты здесь?

– Была рядом по делу и зашла. Хочу напроситься на экскурсию. Я почему-то никогда не была в Воспитательном Центре, а сейчас у меня есть немного свободного времени.

– Что ж, давай я тебе все покажу. Правда, мне работать надо: скоро время кормления. А так идем. Только для начала обработай руки.

София кивнула на диспенсер с антисептиком, прикрепленный к стене, и Клэр тщательно протерла руки прозрачной жидкостью.

– Самые маленькие – здесь, в первой комнате.

Клэр принялась вспоминать, кто из знакомых Рожениц был на позднем сроке, когда ее сертификат аннулировали. Произведенные ими на свет Плоды должны были находиться в этой комнате.

– К ним нельзя без стерильной формы, но можно заглянуть через окно, – пояснила София.

За стеклом виднелось безукоризненно чистое помещение с расставленными в ряды кроватками на колесиках. Многие были пустые. Двое работников, молодой человек в форме Воспитателя и девочка-волонтер лет десяти, делали уборку. Оглянувшись на окно, они улыбнулись.

– Сколько новеньких? – спросила София через стекло. Девочка-волонтер показала на пальцах: четверо. Потом она подвинула одну из кроваток к окну, чтобы София и Клэр могли получше рассмотреть Плод. На боку тележки виднелся символ пола и номер: 45. Клэр разглядывала девочку, плотно завернутую в легкое одеяльце так, что было видно только лицо с зажмуренными глазами.

– А почему сорок пять?

София удивленно покосилась на нее.

– Порядковый номер. Сорок пятый младенец в этом году. И еще пять на подходе. Ты что, не помнишь? У нас у всех были номера. Я, например, Двадцать Седьмая.

– Точно. Я родилась в начале года и была Одиннадцатой.

Теперь она действительно вспомнила. После двенадцатилетия номера почти не использовались, но до этого значили многое. Ее номер, одиннадцатый, показывал, что она родилась раньше многих других одногодков, включая Софию, а значит, раньше начала ходить и говорить, быстрее развивалась. Конечно, к двенадцати годам эта разница практически исчезала, но Клэр могла припомнить, что в пять-шесть лет гордилась своим преимуществом перед другими детьми.

– А где остальные Плоды этого года?

София показала в сторону другой комнаты.

– Старшие, с первого по десятый номер, вон там. Парочка даже уже ходит, да так, что попробуй догнать. С ними бывает жуть как трудно, – София покачала головой и повела Клэр по коридору дальше.

– Следующие по счету – здесь.

Они остановились у комнаты за углом. Через окно было видно, как малыши ползают по ковру среди игрушек, а служащие готовят бутылочки на столе с мойкой у стены напротив.

– Получается, их распределяют в группы по десять?

– Да. Пять комнат, и в каждой по десять детей, когда набирается полсотни. Сейчас еще не набралось, вот ждем новое поступление. Пятьдесят – это наш максимум до следующей Церемонии.

София помахала девочке-волонтерке, подогревавшей бутылочки. Та помахала в ответ.

– Потом на Церемонии всех распределят по семьям, и отсчет начнется заново. Пока не начнут поступать первые номера, у нас случится, можно сказать, маленький отпуск.

– Но до Церемонии еще прилично времени, а у вас уже почти пятьдесят детей.

– В Родильном Доме все рассчитывают, так что до конца года никого сверх нормы не будет. Знаешь, родители обычно не хотят совсем маленьких.

– Слишком хлопотно?

– Ответственность большая, но дело не в этом. Ты же их видела только что: они практически все время спят. С ними не поиграешь и не пообщаешься толком, а родители хотят взаимодействовать с ребенком.

Клэр слушала вполуха, потому что могла думать только об одном.

«Номер тридцать шесть».