– А что, может, и мне стоит позвонить твоей Леле и поинтересоваться, когда ты сам приносил ей кофе в последний раз… не возражаешь?

– Оставь, наконец, в покое больную женщину! – почти рявкнул Меркулов.

– А если больная, надо лечить, а не рычать, господин хороший, – возразил Турецкий. – Отправь ее куда-нибудь на воды, на юг, в хороший санаторий.

А я бы ей тогда, для моральной поддержки, Ирку порекомендовал бы. И чтоб заодно под ногами не вертелась.

– А что? – неуверенно сказал Костя. – Надо подумать…

– Вот и думай, Платон ты наш, Сократович. Я, между прочим, серьезно говорю. Если дело, как ты обмолвился, имеет щекотливый характер, не исключаю моральное давление. Как обычно. Это – не новость. А в таких случаях лучше, чтобы мое наиболее уязвимое место находилось подальше от желающих ухватиться за него. Как это, кстати, случалось уже не раз. Или я не прав?

– Давай завтра и решим. А в твоих соображениях я вижу здравый смысл.

– Ну вот, наконец-то, раскололся! – засмеялся Турецкий. – А то – денежное дело! Престиж! Одни разговоры. Давай, Костя, будь здоров, до завтра… А вообще-то, замечу напоследок, надо бы Славку возвращать в родные пенаты, задержался он там. Об этом все утро и думал.

– Странно, только что хотел тебе сказать об этом, – Меркулов хмыкнул. – И ты все еще говоришь, что мы не понимаем друг друга? – спросил не с иронией – с откровенным сарказмом.

– Я говорю?! – деланно возмутился Турецкий. – Ну, ты здоров врать, Константин Дмитрич, друг ты мой!..

Телефонный разговор на этом закончился, и Турецкий, кинув трубку на аппарат, начал, кряхтя, подниматься.

Зря, наверное, сказал про кофе в койку. Теперь придется действительно варить. Но, с другой стороны, это не такой уж и неприятный процесс, – если взглянуть со стороны и трезвым взглядом. Да и, в самом деле, почему не сделать Ирке приятное? Странный вопрос, раньше никогда им не задавался, просто делал, будто по привычке. Будто по заложенной изначально программе…

Пока кофе готовился, то есть, пока Александр молол кофейные зерна, мыл турку, следил за процессом варки, из головы не уходила фраза о том, что приглашение это Костино имеет в какой-то степени личный характер. Но в расследованиях личные интересы – штука очень опасная и обоюдоострая. Для обеих сторон. А еще это словно бы спасительное для Кости упоминание о Славке Грязнове, – оно тоже оставляет пищу для размышлений. И не в связи ли с этим, новым делом возникло воспоминание о Славке у самого Меркулова? Но что ж это за дело такое? И о чем вчера говорили в вечерних новостях? И, наконец, каким образом возможно совместить денежный интерес и особую щепетильность ситуации по делу, в расследовании которого, очевидно, кровно заинтересована Генеральная прокуратура, если не собирается поручить его своим собственным сотрудникам, а ей требуется ас – нечего стесняться этого слова! – со стороны? Или это Костины «приколы»? Не похоже…

В размышлениях Турецкий едва не проворонил кофе. Успел в последний момент, чему искренне обрадовался. И потому, когда он с подносом в руках, на котором стояли две, исходящие паром, чашечки кофе и тарелочка с несколькими мелкими «изысканными» бутербродиками, тихо вошел в спальню к Ирине, чтобы сделать ей приятный сюрприз, он первым делом увидел улыбающиеся глаза жены. Она полусидела, обложившись подушками, в явном ожидании подношения, и сияла. Из дальнейшего Александр понял, что от нее не утаилась суть телефонного разговора: вероятно, из ответов мужа она без особого труда вникала и в смысл вопросов.

– Вы там с Костей так орали? – спросила она без всякого намека на что-нибудь, тем более, на обстоятельный ответ.

– Ага, – кивнул Турецкий, – дело какое-то, о котором, как я понял, по телефону не говорят. А обставлено было так, будто он меня не «пахать» за хрен знает, какие, коврижки приглашает, а на тур вальса в благородном собрании. Но это мы еще подумаем, время есть, да и узнать мне кое-что надо будет. Ну, и сама прикинь: зачем это Косте, в кои-то веки, вдруг опытный «следак» потребовался? Свои, что ли, перевелись? Наверняка, собирается какую-нибудь «козу» мне на шею повесить, да и еще, как я понял, связанную с армией, с которой, как известно, шутки плохи, а с себя снять всякую ответственность. И ведь не в первый раз… Ох, хитер… А чем, интересно, военная прокуратура занимается?…

– А лучше тебя все равно у них нет и никогда не будет, – без тени лести констатировала Ирина, чем вызвала на душе у мужа волну истинного морального удовлетворения, как заявили бы в Советские времена. – А еще я слышала невольно, что ты предлагаешь нас с Костиной женой отправить куда-нибудь на юг отдохнуть. Ну, а про то, чтоб я не путалась у тебя под ногами, я просто не расслышала. Так вот, я, наверное, и правда, немного отдохнула бы, Шурик. Да и с Костей вам следовало бы, наконец, как-то помириться. А то – ни то, ни се, и не ссоритесь, и не общаетесь. Нехорошо, вас же целая жизнь связывает. У тебя же нет более верных и честных друзей, Турецкий, а ты будто нарочно разбрасываешься ими…

– Ну, это уж ты – чересчур, – смущенно ответил Александр. – А насчет вертеться под ногами – это же чистая шутка, ты понимаешь… И потом, когда у нас случаются дела, в которых надо быть особенно осторожными и внимательными, вы – самые близкие нам люди, невольно становитесь нашим наиболее уязвимым местом. Уж тебе-то это хорошо известно, не так ли, дорогая моя?

– Ты знаешь, – задумчиво сказала Ирина, отпивая кофе, – я как-то решила сосчитать, сколько раз меня похищали. Про неудавшиеся попытки я уж и не говорю. Шурик, а ведь я так и не сосчитала. Но точно – около десятка раз… Кому сказать – ведь не поверят, правда? – и она уставилась на него блестящими глазами. – А особенно памятен самый первый раз, когда мы с тобой еще и расписаны-то не были, помнишь? Я тогда еще родительскую фамилию носила.

– Еще бы не помнить! «Киллерское» дело… А что расписаны, так, может, еще и не были, но что фактически женаты – это несомненно. Иначе чего им было воровать-то тебя? А так – жена. Другое отношение… – Турецкий сочувственно покачал головой. – Но, заметь, мы каждый раз тебя вытаскивали. И почти без последствий, верно? Вот я и бояться теперь, поневоле уже, начал, что мое везение не вечно, и все однажды кончается. Именно поэтому я и прошу тебя не сильно возражать, если я вдруг попрошу уехать ненадолго и отдохнуть подальше от Москвы, чтоб никто, ни одна сволочь не нашла, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнула она и опустила взгляд к чашке. А потом продолжила, так и не поднимая глаз: – Я еще и то понимаю, что, кажется, ты напрасно оделся. Ведь еще раннее утро, не так ли? – она лукаво кинула на него быстрый взгляд. Намекнула на то, что на Шурке были уже надеты и домашние брюки и куртка.

– А это у нас по-военному, – хитро щурясь, быстро ответил Александр, принимая на поднос пустую Иркину чашку, – раз-два – и…

– Мимо! – захохотала Ирина, вспомнив артиста Пуговкина в роли Яшки-артиллериста.

– Наоборот, милая, – веско возразил Турецкий, сбрасывая куртку, – и – в дамки-с! А правильнее сказать – в дамку!