Мир Эвменидам, богиням благим

Края Паллады!

Так порешили

Вечная Мойра, всевидящий Зевс,

Подпевайте, пляшите, кричите![38]

Обращаясь к этой драме, современный читатель может заметить, что ее основу составляет оптимизм Золотого Века, не говоря уже о значительной доле пропаганды патриархальности. Мы знаем, что Эринии не так легко поддались на уговоры, помня о том, что им угрожало:

О, сладость расплаты!

Беда за беду! Я плачу.

Решусь ли угрозы свои Исполнить?

Решусь ли народ погубить?

О, горечь бесчестья! О, муки стыда![39]

Вне всякого сомнения, Аполлон должен освободить себя и получить власть от Великой Матери. Он должен воплотить в себе отдельную идентичность, без которой ему никогда не получить необходимого импульса, чтобы достичь высокой степени развития, характерной для Древней Греции. Но поскольку власть Аполлона упрочилась, его первобытный страх перед матриархатом укоренился, превратившись в женоненавистничество. Он забыл о своих истоках, которые находятся в Богине-Матери, и, по существу, вообще стал отрицать ценность материнства.

Мелани Кляйн в своей работе «Размышления об Орестее» утверждает:

«Если мы рассмотрим установку Аполлона, то найдем прямые свидетельства того, что его полное подчинение Зевсу связано с ненавистью к женщинам и инвертированным эдиповым комплексом… Ненависть к женщинам заставляет его приказать Оресту убить свою мать, а также проявляется в настойчивом преследовании Кассандры (как бы она перед ним ни провинилась). Неразборчивость в связях не противоречит его инвертированному эдипову комплексу. Наоборот, он уделяет внимание Афине, в которой с трудом можно найти что-либо женственное и которая полностью идентифицируется со своим отцом»[40].

Вот что говорит Аполлон об Афине:

Она явилась не из чрева темного — Кто из богинь дитя подобное родит?[41].

Женоненавистничество Аполлона отражает манихейскую традицию, утверждающую, что «материя, зло, темнота и женственность — это взаимозаменяемые понятия»[42]. При такой установке нет ничего удивительного в том, что Аполлон не находит счастья в любви, несмотря на многочисленные попытки; Кассандра — это лишь один пример из многих.

Ему сопротивляется даже Пифия. Далее следует откровение Аполлона Сивилле, описанное Вергилием в «Энеиде»:

Время судьбу вопрошать! «Вот бог! Вот бог!» — восклицала Так перед дверью она и в лице изменялась, бледнея, Волосы будто бы вихрь разметал, и грудь задышала Чаще, и в сердце вошло исступленье; выше, казалось, Стала она, и голос не так зазвенел, как у смертных, Только лишь бог на нее дохнул, приближаясь… Так из пещеры гостям возвещала Кумекая жрица. Грозные тайны судьбы — и священные вторили своды Истины темным словам. Аполлон, сотрясая поводья, Деву безумную гнал и вонзал ей под сердце стрекало[43].

Точно так же в новелле Пера Лагерквиста «Сивилла» пророчица оплакивает неясную ей судьбу: «Я грожу кулаком ему, который так ко мне относился, который так меня использовал, в своей западне, в западне оракула, — использовал меня как свой подручный инструмент — изнасиловал мое тело и мою душу, овладел мной с помощью своего ужасающего духа, своего бреда, своей так называемой одухотворенности, наполнил меня своим дыханием, своим чуждим огнем, а мое тело — своим похотливым оплодотворяющим потоком… Кто выбрал меня стать его жертвой, его собственностью, пеной на устах бога… Кто использовал меня всю жизнь; кто украл все мое истинное счастье, все человеческое счастье; кто лишил меня всего, чем могут наслаждаться другие — всего, что дает им мир и безопасность… Всего — и при этом ничего не дал мне взамен, ничего, кроме самого себя. Себя. Кто до сих пор находится у меня внутри, наполняя своим присутствием, своим беспокойством, не оставляя меня в покое, поскольку у него самого нет покоя; никогда не оставляй меня. Никогда не оставляй меня!

Я потрясаю перед ним кулаком, своим бессильным кулаком!»[44].

Если таковы чувства Пифии — женщины, выбранной и прекрасно обученной для сохранения в целости своей формы, — тогда мы можем лучше понять сопротивление Кассандры Аполлону. Она стала жертвой своего времени — эры, которая способствовала расцвету садомазохистского паттерна в отношениях между мужчиной и женщиной, коллективного негативного материнского комплекса, до сих пор продолжающего нас одолевать.

Переход к патриархальности подорвал античные материальные ценности, потрясая до самых основ женскую идентичность Кассандры. Теперь даже источник внешней власти, который традиционно считался сферой Богини-Матери[45], находится в руках Аполлона.

Индивидуальная динамика

Как мы уже видели, отношения Кассандры с архетипической матерью имели шаткую основу. Отношение со своей родной матерью, Гекубой, также причиняли ей глубокую боль. Среди девятнадцати детей Гекубы Кассандра была одной из самых младших. Грейвс предлагает версию награждения даром пророчества, подчеркивая пренебрежение Аполлона к Кассандре.

В день своего рождения, который отмечался в годовщину Аполлона Темпейского, Кассандра устала от праздничного шума и уснула в уголке, а родители, выпившие слишком много вина, отправились домой без нее. Вернувшись в свой храм, Гекуба увидела, как священные змеи лижут ухо ее ребенка, и закричала от ужаса. Змеи исчезли в чаще лавровых ветвей, а Кассандра получила дар пророчества[46].

В этой истории хорошо видно не только то, как родители пренебрегают дочерью, но и паника ее матери перед лицом темного божества. В других источниках Гекуба изображается как само олицетворение темной фемининности. Таким образом, мы получаем портрет Гекубы, олицетворяющей расщепление фемининности.

С одной стороны, она идеальная царица Трои, по всей видимости, подходящая новой патриархальной линии Приама[47]. Криста Вольф описывает, как Гекуба порицает Кассандру за плач на глазах у окружающих, ибо слезы омрачают силу человеческого разума[48]. Гекуба ясно уловила принцип Аполлона, который плохо осознавал, что является отцом двух из ее девятнадцати детей (Троила и Гектора).