следуй себе потихонечку позади, а не лезь в первый ряд. Софья оставила замечание без внимания, и тогда Петр отбыл с праздника сначала в подмосковное Коломенское, а оттуда – в Преображенское, поближе к своим «потешным» солдатам.

Мальчик к тому времени уже превратился в мужа и даже успел жениться на Евдокии Лопухиной, которую сосватала ему мать. Одарив Евдокию красотой, природа поскупилась на ум, но для вдовствующей царицы, пребывавшей в постоянном страхе перед Милославскими, первейшее значение имела многочисленность рода Лопухиных – «где нас больше, там нам и благо», а также то влияние, которое Лопухины имели среди стрельцов. В «Гистории о царе Петре Алексеевиче и ближних к нему людях» князь Борис Иванович Куракин (к слову будь сказано – женатый на младшей сестре Евдокии Ксении) пишет: «Царица Евдокия Федоровна[13] и была принцесса лицом изрядная, токмо ума посредняго и нравом несходная к своему супругу, отчего все свое счастие потеряла… Сначала любовь между ими, царем Петром и супругою его, была изрядная, но продолжилася разве токмо год. Но потом пресеклась; к тому ж царица Наталья Кирилловна невестку свою возненавидела и желала больше видеть с мужем ее в несогласии, нежели в любви». К Евдокии мы еще вернемся, а пока что давайте сосредоточим внимание на конфликте между Петром и Софьей. Добавим только, что во время своего «полуцарствования» Петр занимался не только своими «потешными» полками – он изучал различные ремесла, а также интересовался мореплаванием и кораблестроением и вообще пополнял свое скудное образование.

Орудием Софьи стал ее фаворит Федор Леонтьевич Шакловитый, назначенный после казни Ивана Хованского главой Стрелецкого приказа. Куракин писал о том, что Шакловитый был любовником Софьи, но это свидетельство не подкреплено сведениями из других источников и потому выглядит малодостоверным. По наущению Софьи Шакловитый попытался склонить стрелецких командиров к написанию челобитной с требованием воцарения Софьи, точнее говоря – к новому бунту. Несмотря на то что Шакловитый был главой Стрелецкого приказа, головы[14] и сотники не согласились писать челобитную – слишком уж дикой была мысль о женщине на престоле, да еще и при двух царствующих братьях.

Ладно – не мытьем, так катаньем. Агенты Софьи начали распространять слухи, что Нарышкины собираются убить царя Ивана, царевну Софью и вообще «извести весь корень Милославский». Слухи подкреплялись провокациями – один из сторонников Софьи переодевался в богатые одежды и разъезжал ночами с вооруженной свитой по московским улицам, выдавая себя за Льва Кирилловича Нарышкина, одного из немногих представителей этого некогда многочисленного рода, уцелевших после бунта 1682 года.[15] «Лже-Нарышкин» избивал встреченных стрельцов, приговаривая при этом: «Я вам отомщу за кровь моих братьев!» Задумка возымела эффект – разожгла старую неприязнь стрельцов к Нарышкиным, вдовствующей царице и ее сыну.

В ночь с 7 на 8 августа 1689 года в Кремле был пущен слух о том, что петровские «потешные преображенцы» идут на Москву. Поднялась тревога, стрельцы готовились дать отпор врагу и прогнать его обратно. Кто-то из верных Петру людей донес ему, что стрельцы собрались идти на Преображенское (такая вот вышла путаница). В сопровождении трех человек Петр бежал в Троице-Сергиев монастырь.

Некоторые историографы расценивают бегство Петра как проявление слабости и даже трусости – бежал как заяц, бросив мать и всех своих сторонников. И куда бежал? В монастырь, где его легко могли схватить. Мало того что трус, да еще и дурак![16]

Но давайте посмотрим на ситуацию с другой точки зрения. Начнем с того, что дураком Петр не был и вся его жизнь это подтверждает. При желании сбежать он мог бы убежать куда-нибудь подальше. Что же касается трусости, то ею царь тоже не страдал и его личное участие в баталиях тому порукой. Бегство в монастырь было тщательно продуманным ходом. Преображенская резиденция находилась слишком близко к Москве и не была укреплена. Успешно выдерживать там осаду было невозможно. Другое дело – каменный монастырь, куда следом за Петром прибыли его потешные полки и верные ему стрельцы под командованием полковника Сухарева. А Петр тем временем успел заручиться поддержкой архимандрита и разослал гонцов к тем, на чью поддержку мог рассчитывать.

«Вольно ему, взбесяся, бегать», – сказал Шакловитый о Петре, но на самом деле отбытие Петра в монастырь вызвало у Софьи больше беспокойство: конфликт переходил в открытую фазу, и перевес был на стороне Петра, которого поддержал патриарх Иоаким, отправленный Софьей для переговоров. «Послала я патриарха, – сокрушалась Софья, – для того чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не едет». С каждым днем к Петру присоединялись новые сторонники, в том числе и стрелецкие полки. Когда же Софья рискнула отправиться к брату лично, чтобы погасить конфликт, Петр приказал ей вернуться в Кремль.

В усилении Петра не было ничего необычного. Прежде всего умный и деятельный царь импонировал подданным больше, чем его старший брат или взбалмошная сестра, идея воцарения которой не пользовалась популярностью за пределами ее окружения. Да и Милославские всем окончательно опротивели, но больше всего людям надоело противостояние в верхах. Знати хотелось стабильной определенности – понимать, кому надо служить, а народу хотелось спокойной жизни. Спасая положение, Софья попыталась сделать крайним Шакловитого, который в начале сентября был выдан Петру и казнен после допроса с пристрастием. Заодно с Федором Леонтьевичем лишились жизни его ближайшие сподвижники. Жертва не помогла – Софью заточили в Новодевичий монастырь.

Тут, конечно, Петр сделал большую ошибку, которая аукнулась ему в 1698 году. Нужно было не просто отправить Софью на проживание в монастырь, а принудить ее к постригу, который аннулировал бы все мирские амбиции неугомонной царевны. Как говорится, змея становится безопасной, только лишившись своих ядовитых зубов.

Иван Алексеевич остался на престоле, и Петр выражал ему всяческое почтение как старшему брату, но к делам правления не допускал. Можно предположить, что такой расклад устраивал обоих, поскольку Иван никогда не стремился править. Ему можно было только позавидовать – он пользовался всеми привилегиями царского статуса, но при этом был освобожден от тяжкого бремени забот и жил в свое удовольствие. Каждому свое – трудно представить Петра, не занятого какими-либо делами.

Вскоре после утверждения своей власти, году в 1691-м или чуть позже, Петр завел себе сердечную зазнобу – Анну, дочь немца-виноторговца Иоганна Георга Монса. Портретов Анны Монс до нас не дошло, но современники отзывались о ней как о писаной красавице. Царя, что называется, проняло и закружило. Дошло до того, что в 1698 году он отправил (то