Отец хмыкнул неопределенно. Похоже, он все еще продолжал жить в своем полушарии, на противоположном краю света.

— Папуля, можешь жить здесь сколько хочешь, потому что ты мне ничуть не мешаешь. — Я попыталась поймать его взгляд. Это оказалось непросто. — Знаешь, мне несколько раз звонила Татьяна. Про тебя спрашивала. Последний раз вчера, после нашего с тобой телефонного разговора. Она что-то почувствовала. Но я ей не сказала, что ты прилетаешь.

— Хвалю, Мурзик. Как выяснилось, я не подвержен ностальгии.

— Что, Вайолет Ли так на тебя повлияла? — с улыбкой поинтересовалась я.

— Вайолет Ли тут ни при чем.

Он налил себе водки и выпил.

— Папа, извини, но я должна закончить сегодня одну нудную рукопись. Это очень срочно. Завтра я буду свободна. В твоем распоряжении комната и кухня, моя творческая лаборатория — в бывшем чулане.

— Мудрое решение. — Наконец отец соизволил улыбнуться. — Я тоже когда-то мечтал сделать из этой комнатушки окошком на старую липу свой кабинет. Да так и не удосужился.

— Липу спилили. Я повесила на окно занавеску и никогда ее не отодвигаю.

Я сделала над собой усилие и встала из-за стола. Отец схватил меня за руку.

— Погоди. Почему ты не спрашиваешь, зачем я приехал?

— Зачем ты приехал, папа?

— Мне сложно ответить так сразу на этот вопрос, но тем не менее я попытаюсь.

Он подмигнул мне почти как раньше и стал возиться с ронсоновской зажигалкой, которая почему-то вдруг вышла из строя. Наконец отбросил ее в сторону и чиркнул нашей простой расейской спичкой.

— Дело в том, что я стал совершенно другим человеком, Мурзик.

— Все-таки, мне кажется, Вайолет Ли время даром не теряла.

— Это точно. Хотя я считаю, что ее заслуга косвенная. Сейчас объясню. Дело в том, что эта женщина с самого первого дня предоставила мне полную свободу действий. Помнишь, Мурзик, я как-то сказал тебе, что в наших женщинах есть тайна, а в женщинах с Запада тайны нет? Так вот, тайна наших женщин состоит в том, что они очень зависимы от мужчин.

— Так уж и все? — недоверчиво переспросила я.

— Во всяком случае, подавляющее большинство. Бога у нас давно упразднили, но, как говорится, свято место пусто не бывает. Его место в женском сердце занял мужчина.

— Занятная теория. Но ведь Вайолет Ли, когда вы познакомились, тоже не верила в Бога.

— Да. Но это не меняет сути. То есть я хочу сказать, в них эта независимость приняла какой-то наследственный характер. Как шизофрения или сифилис. Что касается Вайолет Ли, то у нас был довольно бурный и продолжительный медовый период. Я сумел растормошить эту женщину и духовно, и физически. Одно время она даже хотела родить от меня ребенка. — Он гордо шмыгнут носом. — Правда, потом она отдалилась и даже перешла спать в другую комнату.

— Может, ты чем-то обидел ее?

— Ты хочешь знать, не изменил ли я ей, верно? Нет, Мурзик. К тому времени я еще не настолько хорошо ориентировался в новой среде, чтобы заводить внебрачные связи. Короче, американки независимы и даже проявляют враждебность к мужчине, если он вдруг начинает ухаживать за ними. Я, как тебе известно, не привык получать щелчки по носу Дело в том, что Вайолет Ли поняла, что я начинаю завладевать ее помыслами слишком серьезно, и очень испугалась. Вот тогда она и обратилась за помощью к Богу.

— Шутишь.

— Вот те крест. — Он быстро и очень по-русски перекрестился. — Но, несмотря ни на что, мы с ней сохранили прекрасные отношения и даже духовную близость.

— Милый папуля, ты заставляешь мои мозги потеть от напряжения.

— Думай, Мур-Мурзик, думай. И делай соответствующие выводы. Правда, горький опыт редко оказывается поучительным. Само собой, я переживал на первых порах, — продолжал свою исповедь отец. Я обратила внимание, что он выражается слишком уж правильно. — Я не мог понять, в чем дело, и строил разные предположения. Узнав правду, я долгое время не мог ее переварить, но ревновать свою жену к Иисусу Христу не стал. — Он обиженно поджал губы и отвернулся к окну. — Я вдруг почувствовал себя одиноким и никому не нужным. Впервые за много лет со мной рядом не оказалось беззаветно любящей меня женщины. Ты даже представить себе не можешь, в какую я впал депрессию Одно время пристрастился к алкоголю и проводил вечера в обществе бутылки виски. Вайолет Ли журила меня. Потом я решил уехать в Россию. Тут она всполошилась и придумала для меня работу. Я очень благодарен ей за это.

Отец поменял позу и продолжал.

— Аретту я не встретил в баре, куда похаживал время от времени, чтоб расслабиться в компании играющих в дружелюбие, а на самом деле совершенно равнодушных к чужим бедам людей. Они не лезли мне в душу, и в этом состояло их главное достоинство. Аретта была новой официанткой, и в баре ее никто толком не знал. Она улыбнулась мне как-то по-детски. Я вдруг вспомнил тебя, Мурзик, и чуть не заплакал. Короче, я пригласил Аретту в кино.

— Я разглядел ее поближе в машине, — продолжал отец. — В ее жилах, похоже, текла и негритянская кровь, хотя черты ее лица были вполне европейские и кожа белая. Она сказала, что ей восемнадцать лет. Значит, согласно американским законам, да и не только американским, мне не могут пришить обвинение в растлении малолетней.

После кино мы решили попить безалкогольного пива. Аретта призналась мне, что в рот не берет алкоголя. Мы сидели на полутемной веранде загородной закусочной-бистро. Стояла душная июльская ночь, полная ароматов прерий, стрекотали цикады… Мне показалось на какое-то мгновение, что я в России, среди южных степей. Сейчас Антонида внесет самовар, и сестра начнет разливать чай.

Аретта рассказала, что у нее пять братьев и сестер и она в семье самая старшая. Отец ушел от матери, и та стала ужасно религиозной. В их доме запрещено смотреть телевизор и даже слушать радио. Книги и то не все можно читать — только рекомендованные священником. Аретта боялась, что если матери станет известно, что она была в баре с мужчиной, та не будет с ней разговаривать до тех пор, пока она постом и молитвами не заслужит прощения у Бога. Я спросил, не хочет ли ее мать, чтобы Аретта осталась старой девой. На что она ответила, что, когда придет время, священник сам подберет ей мужа из своих прихожан.

Потом я отвез Аретту домой. Она жила в квартале, где испокон веку селились белые — на юге Соединенных Штатов еще свежи в памяти времена сегрегации. На той улице, похоже, проживали люди небольшого достатка.

На следующий день мы просто катались в машине — как выяснилось, Аретта обожала ездить, хотя священник их церкви убеждал, что машина — изобретение дьявола.

— А ты как думаешь? Кто придумал машину? — спросила у меня Аретта. — Бог или дьявол?

— Ни тот, ни другой. Ее придумал человек. Машина — изобретение его гениального разума.

— И атомная бомба тоже. Ее ведь тоже изобрел человек, верно?