Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подскакиваю для самой себя неожиданно.
– Можно, мы уже пойдем? – перебиваю резко.
Данин взгляд уходит в сторону, на Никиту. Быстро, почти мимолетно он его припечатывает и возвращается обратно на меня. И вот тогда я вижу в его глазах то, чего весь день добивалась моя истерзанная душа: ярость, ревность и боль. Эти чувства у бессердечного Даниила Шатохина, если прорываются, являются такими сильными, что сметают все внутри меня.
Выживаю на инстинктах.
Хорошо, что родители не пытаются задержать.
– Ну, идите, раз горит, – отвешивает свое шутливое позволение папа.
– Спасибо! Всем приятного вечера и спокойной ночи, если уже не увидимся, – тарабаню, прежде чем разорвать последний зрительный контакт с Шатохиным и покинуть столовую.
Никита, двигаясь следом, на ходу нагоняет и обвивает рукой мою талию.
– Посмотрим какой-нибудь фильм в моей комнате? – предлагаю намеренно громким голосом.
– Конечно, Мариш, – охотно соглашается Орос.
Мы поднимаемся. Включаем телевизор и ложимся вдвоем на кровать. Легко определяемся с жанром, а после этого и интригующую нас обоих киноленту находим.
– Иди сюда, малыш, – зовет Никита, едва начинается фильм. Я задерживаю дыхание и заставляю себя пододвинуться. Он тут же обнимает и прижимает к своему боку. – Офигенски пахнешь, Мариш, – прижимаясь лицом к моему виску, вдыхает и несколько раз целует. – Кайфово с тобой.
А вот мне… Нет.
Его запах, его голос, его прикосновения – все не то. Не то, чего я хочу.
Огромных усилий стоит замереть и не пытаться отстраниться. Но когда пару минут спустя Орос наваливается и лезет целоваться, не выдерживаю.
– Не надо, Никит… – мягко отворачиваюсь. – Мне нехорошо, – и не вру ведь, сердце с такой силой колотится, что кажется, все внутри разбивает. Ожидаемо накатывает тошнота и возникает дрожь в конечностях. – Давай просто посмотрим фильм, пожалуйста.
Шумный вздох Ороса выдает его недовольство, и все же, как бы там ни было, он прислушивается к моей просьбе и возвращается обратно на свою половину кровати.
Напряжение сохраняется на протяжении всего просмотра. Я могла бы что-нибудь придумать и спровадить Никиту домой, но мне ведь нужно, чтобы он оставался в моей спальне как можно дольше.
Знаю, что намеренно задевать Шатохина – глупо и бессмысленно. Зачем мне ревность ебливого кобеля? Сама от себя в шоке. И все же скорректировать эти разрушительные ориентиры не получается.
Говорю себе, что увлекаться не стану. Может, неделю поусердствую, играя с Никитой в любовь. За это время точно привыкну к тому, что Даня вернулся. А там плавно с темы отношений и съеду. Никакой свадьбы, конечно же, не будет. Мне следует настроиться, рассказать о своей беременности родителям и обратиться в больницу. Лиза столько информации на меня вывалила, я пока даже осмыслить все это неспособна.
Ультразвуковое исследование, какие-то дополнительные скрининги, анализы и обследования, консультации специалистов, витамины, здоровое питание… Ну, и девственность, которую я в себе уже начинаю ненавидеть. С ней перво-наперво нужно решить.
Сюжет фильма проходит мимо меня. Я непрерывно думаю о чем-то своем. Гоняю мысли, как кот мышей, по голове. Но они упорно выскакивают вновь, не позволяя сосредоточиться на том, что происходит в реальности.
И даже после просмотра, провожая Никиту к машине, веду себя слегка отстраненно. На автомате подставляю губы, когда он наклоняется, чтобы поцеловать. Машинально отвечаю.
– Сладких снов, малыш.
– Угу… Пока, Никит, – выдаю с улыбкой, пока он забирается в свой Лексус. – Будь осторожен в дороге.
Орос с ухмылкой подмигивает.
– Наберу тебя, как доеду, – обещает и заводит двигатель.
– Ага… Давай.
Наконец, Никита сдает назад, мигает напоследок фарами и разворачивается. Я обхватываю себя руками, с невыразимым облегчением перевожу дыхание и быстро шагаю к дому.
Не успеваю добраться даже до террасы. Слева в полумраке резко вспыхивает огонек. Судорожно дергаюсь и оступаюсь за пару секунд до того, как различаю очертание высокого мужского силуэта. А уж когда его идентифицирую, и вовсе ужасом захлебываюсь.
– Ты следишь за мной? – выталкиваю задушенно, прежде чем в сознании возникает какая-то ясность.
– Да, – следует твердый ответ.
– Зачем? – задыхаюсь возмущением.
– Хочу, – короткий и жесткий ответ.
На это признание с реакциями не определяюсь. По большей части меня, конечно же, бесит наглость Шатохина. Но… За безумной лавиной злости буйствует и бесконтрольно множится страстное волнение.
«Соберись!» – приказываю себе.
Тщетно.
Огонек сигареты снова у скрытого темнотой лица. Напрягаюсь за мгновение до того, как Даня затягивается, и яркая вспышка освещает нижнюю часть – губы, втянутые щеки, резко очерченные челюсти и подбородок с ямочкой.
Внутри меня что-то обрывается. Грудь опаляет реактивным концентратом эмоций. Я задыхаюсь, теряю равновесие и рассудок. Тело начинает натуральным образом колотить.
– Может, еще приставать станешь?! – выпаливаю сердито.
– Непременно, Марин, – глухо отзывается Даня.
– Я сейчас закричу…
Голос ломается и срывается, потому как огонек, который служил мне каким-никаким ориентиром, улетает в сторону, а мощная фигура Шатохина решительно приближается ко мне.
Нужно отступить… Развернуться… Бежать к дому…
Но я, черт возьми, упрямо сохраняю неподвижность.
Не свет его рассекает темноту. Темнота прорезает свет. И тотчас заполняет собой все видимое пространство.
Глаза в глаза. Мое сердце разгоняется и совершает прыжок в густую мрачную бездну.
– Сыграем, Марин?
5
Ты сама знаешь, кто я такой, Марин…
– Сыграем, Марин? – выдвигаю, незапланированно преодолевая свои внутренние десятки тысяч километров к ней.
Мать вашу… К ней.
На пике каких-то яростных эмоций пролетаю этот путь, забывая о том, что еще утром он виделся мне непреоборимым.
Я принимаю решение. Я сдаюсь. Я атакую.
Она, черт возьми, не может быть с Оросом. Она не может быть ни с кем. Она может быть только со мной.
Моей извращенной натуре несвойственны собственнические инстинкты, но с Маринкой Чарушиной что-то в моей ДНК дает патологический сбой, выделяя целую цепочку на то чувство, способность к которому я в себе отрицал годами.
Месяц плотских лишений и духовных медитаций, безусловно, многое во мне перебил. Но, увы, не настолько, чтобы моя черная и такая, мать вашу, живучая любовь прекратила приводить меня в состояние тотального ужаса. Я не стал кем-то другим. Но я понял, что здесь и сейчас переплавить во
