— Бедный Берти, — сказал он. — В таких ситуациях ты действительно отрабатываешь те деньги, которые тебе платят!

— Я не побоюсь сказать тебе, — запальчиво проговорил Бертрам, — если еще раз возникнут подобные ситуации, я подам в отставку. Я всем этим сыт по горло. Если бы не ты и еще парочка приятелей, я бы уже давно вернулся в Лондон. В конце концов, через несколько недель в Эскоте состоятся скачки.

Лорд Харткорт подошел к окну, которое выходило в сад посольства. Цвели лилии и магнолии. Тюльпаны пламенели под золотом ракитника.

— Англия всегда так прекрасна в это время года, — тихо проговорил он. — Возможно, мы глупо поступаем, что тратим свое время и деньги в чужой стране — даже в Париже.

— У тебя сложности с Генриеттой? — с внезапным сочувствием спросил Бертрам.

— О нет! — ответил лорд Харткорт. — Она, как всегда, очаровательна. Только временами, Бертрам, все мне кажется таким искусственным. Слишком много вечеринок, слишком много выпивки, слишком много людей, подобных графу, делающих из ничего целый спектакль.

— Ты так и не рассказал мне, что значит это «ничего», — напомнил Бертрам Каннингэм.

Лорд Харткорт вернулся к столу.

— Да и рассказывать-то нечего, — ответил он. — Когда мы с графом собирались уходить, мы увидели девушку, которая сидела в холле. Это была англичанка, растрепанная, вымотанная дальней дорогой, по всей видимости, чувствующая себя не в своей тарелке, и когда граф попытался поцеловать ее, она стала сопротивляться. Мне пришлось прийти ей на помощь. Потом она упала в обморок, но от голода, а вовсе не от страха перед истинно французскими ухаживаниями графа.

— Так он мне сказал правду! — воскликнул Бертрам Каннингэм. — А она действительно неправдоподобно красива? Андре так расхваливал ее красоту.

— Я даже не заметил, — ответил лорд Харткорт, в его голосе слышалось раздражение. — Я приказал слугам принести ей поесть, дал ей совет, которому она даже и не думала следовать, и уехал.

— И ты оставил ее после всех этих волнений? — изумился Бертрам Каннингэм.

— Да не было особых волнений. — Лицо лорда Харткорта исказила гримаса. — Девушка очень устала. Она была в дороге с раннего утра, а деревянные скамейки во французских поездах, полагаю, не очень-то удобны!

— Но кто же она? Ты выяснил? — поинтересовался Бертрам Каннингэм.

— Она говорит, что племянница герцогини.

— Племянница! — вскричал Бертрам. — В таком случае, Андре, вероятно, прав: яблочко от яблони недалеко падает! Без сомнения, ты испортил ее сольное выступление или что там еще. Если верить Андре, она должна была забраться в чемодан в своем дорожном платье, а вылезти оттуда почти голой, за исключением нескольких блесток.

— Де Гренель болтает всякую чушь, — сказал лорд Харткорт. — У меня ни на секунду не возникло сомнения, что она действительно с дороги. Ну а что касается того, что она племянница герцогини, — кто знает? — Он пожал плечами и принялся раскладывать бумаги на столе. — Что ты собираешься делать, Берти? — спросил он. — Давай пообедаем в «Тревеллерс-клаб». Там у них новый шеф-повар, он готовит лучший ростбиф из тех, что я когда-либо пробовал за пределами Англии.

— Отлично, — согласился Бертрам. — Послушай, Вейн, а что, если мы по дороге заедем к Лили и посмотрим, что собой представляет ее новая протеже? На нее стоит взглянуть. Будет здорово, если мы опередим Андре и других ребят. Он клянется, что никакая сила не помешает ему нагрянуть сегодня вечером к Лили, но его маман устраивает прием, на котором должен присутствовать весь дипломатический корпус, поэтому я не представляю, как ему удастся улизнуть оттуда.

— Терпеть не могу встречаться с герцогиней и ей подобными при дневном свете, — попытался было замять обсуждение лорд Харткорт.

— Но послушай, Вейн! Ведь старушка не так уж плоха! Мой отец говорит, что тридцать пять лет назад она была самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел. А мой папа, уверяю тебя, в свои годы был довольно опытным судьей в таких делах!

— Серьезно? — воскликнул лорд Харткорт, и на секунду могло показаться, что он действительно заинтересовался. — Между прочим, кем она была? Я всегда думал, что ее титул фиктивный.

— Отнюдь! Ты ошибаешься, — ответил Бертрам Каннингэм. — Герцог действительно существовал. Много лет назад, когда я был еще мальчишкой, я сам видел его собственными глазами. Я хорошо помню тот день. Я приехал в Париж, на каникулы. В то время мой отец был первым секретарем и изредка брал меня с собой пообедать в «Ритце». «Тебе следует посмотреть на высший свет столицы, мой мальчик, — говорил он мне. — Это сослужит тебе службу, когда ты сам будешь работать в министерстве иностранных дел».

Бертрам замолчал, воспоминания нахлынули на него: он снова оказался в Париже и впервые увидел ставший впоследствии любимым город.

— Ну, продолжай, — сказал лорд Харткорт. — Ты рассказывал мне о герцоге.

— А, да, конечно, — воскликнул Бертрам. — Герцог сидел за столом около двери и был очень похож на черепаху: шея подперта воротничком, лицо изборождено глубокими морщинами, а на голове — ни волоска. Отец показал мне его. «Это герцог де Мабийон», — сказал он, и я уставился на этого мужчину. В этот момент в ресторан вошла женщина, и взгляды всех присутствующих устремились на нее. Это, конечно же, была Лили, но я был слишком мал, чтобы обращать внимание на женщин. Я продолжал смотреть на герцога и думать, что он ни в коей мере не соответствует моему представлению о том, как должен выглядеть французский герцог.

— Так он действительно существовал! — с удивлением произнес лорд Харткорт.

— Да, именно так и было! — ответил Бертрам. — Через несколько лет, когда я опять приехал в Париж, отец рассказал мне всю историю. Оказывается, Лили была замужем за другим французом, каким-то отвратительным типом, падким на титулы, в котором благородной крови хватало только для того, чтобы лишь боком прикоснуться к их щепетильному и самодовольному обществу. Как бы то ни было, он женился на Лили в Англии, привез ее сюда, и каким-то образом они встретились с герцогом. Этому старику, дважды овдовевшему, хватило одного взгляда на мадам Рейнбард — и он взял их обоих под свое крылышко.

— Грязный старикашка! — вскричал лорд Харткорт.

— Но, как утверждал мой отец, великий ценитель красивых вещей, и Лили, без сомнения, была самой красивой вещью, которую он когда-либо видел. Эта троица стала неразлучной. Естественно, герцог уплатил все долги Рейнбарда, снял для них квартиру, намного лучше, чем тот мог себе позволить, и в конечном счете здорово облегчил ему жизнь — особенно в том, что касалось его жены.

— Ты хорошо рассказываешь, — улыбнулся лорд Харткорт. — Если ты потеряешь осторожность, в один прекрасный день ты обнаружишь себя за написанием романа о неотразимой Лили.

Бертрам рассмеялся:

— Я знаю все это по словам отца, и, уверяю тебя, если кто и знал правду о Лили Мабийон, так только он. Очевидно, одно время он сам был ею околдован. — Как я понимаю, то же самое можно было бы сказать о половине мужчин Парижа, — сухо заметил лорд Харткорт. — Девяностые годы, по всей видимости, были очень веселыми!