Но я заинтересовался гомеровским вопросом, исходя из моих занятий археологией. Изучая бронзовый век Европы, я внимательно разбирал древности Трои — раскопки Шлимана и Блегена (тогда еще раскопок Корфмана не было). Мне бросилось в глаза, что материалы раскопок разительно не совпадают с тем, как описывает город «Илиада». Некоторые другие археологи уже до меня высказывали подобные наблюдения. Тогда я внимательнее вчитался в текст «Илиады» и обнаружил, что и текст далеко не так ясен, как это принято считать. В частности, текст несет явные признаки фольклора — это тоже до меня признано, но надо же сделать вывода: если это фольклор, то как верить в реальность Гомера (фольклор — коллективное творчество) и как верить описанию Троянской войны? Уж особенности фольклора я знаю: древний героический эпос весь пронизан мифами, это скорее мифы, чем легенды. Что война не была такой, как описано, это ясно, но была ли она вообще?

Таким образом, для меня привлекательность чтения «Илиады» состоит не столько в эстетических качествах эпопеи (хотя я не стал бы повторять инвективы Воеводского), сколько в ценности «Илиады» как исторического источника. Для меня «Илиада» — прежде всего богатейший исторический источник, и надо его препарировать как всякий древний источник — применить внешнюю критику (выявить первоначальный текст) и внутреннюю критику (оценить объективность текста — его соотношение с реальностью).

Конечно, занятия текстовыми источниками не входили в мою профессиональную компетенцию. Я бы, возможно, и не стал отвлекаться на серьезный анализ гомеровского эпоса, но жизненные обстоятельства сложились так, что толкнули меня в эту сторону. В 1981 году, после того как разрядка международной напряженности была оборвана нашим вторжением в Афганистан, я был репрессирован, посажен в тюрьму, затем отправлен в лагерь. По возвращении в конце 1982 года лишен степени и звания, уволен из университета и оторван от археологических экспедиций. Поскольку операцию проводил КГБ, меня никуда не брали на работу. Я подрабатывал переводами, а для души занялся теми проблемами, до которых раньше руки не доходили. В частности, всплыли проблемы гомеровского эпоса — для их анализа ведь не нужны ни экспедиции, ни лаборатории, ни лаборанты, ни немедленные ассигнования, только книги и мысли.

Вчитавшись в историю проблемы, я сразу же оказался в кипении двухсотлетнего спора аналитиков с унитария-ми. В этом споре брали верх то те, то другие. В XIX веке в науке доминировали аналитики, в основном немецкие, в XX возобладали унитарии, в основном английские и американские. В каждом течении было много разновидностей и групп. Я все больше склонялся на сторону аналитиков, все больше убеждался в том, что старые немцы были ближе к истине. Все они расчленяли «Илиаду» на составные части, но делали это по-разному, по-разному реконструировали процесс ее создания. Само это разнообразие было аргументом унитариев: если аналитики не могут столковаться по вопросу, как складывалась «Илиада», то, значит, она и не возникала из частей, а была создана сразу как цельная поэма. Приводились и другие аргументы в пользу ее единства (симметрия структуры, монолитность языка).

Единство ее было для меня очень сомнительно. Откуда в ней это обилие дублетов и синонимичных названий? Город называется то Троя, то Ипион, а иногда и Пергам. Река, на которой он стоит; — то Ксанф, то Скамандр. Зачинщик войны — то Парис, то Александр. Греки — то ахейцы, то данайцы, то аргивяне. Никаких следов переименования. Это объяснимо, если слились песни о двух разных городах на двух разных реках. Еще дублет: главные герои греков Ахилл и Диомед совершают одни и те же подвиги и даже получают одну и ту же рану — в щиколотку. Между тем эти два главных героя греков почти на всем протяжении эпопеи не встречаются друг с другом. Появляется Ахилл — исчезает Диомед, возвращается Диомед — нет Ахилла. Это объяснимо, если они принадлежат разным песням одного и того же плана (с однотипными героями), эпизоды которых соединились вперемежку.

Как это проверить? Как доказать это решение? Очевидно, нужно заняться парными синонимами, подсчитать количество появлений каждой пары в поэме и посмотреть, как они распределяются по ее песням и эпизодам. Если беспорядочно, то текст един, а если есть какие-то предпочтения и эти предпочтения одинаковы у разных пар синонимов, то, значит, есть система в их распределении, есть диалектные различия в языке разных частей «Илиады» и, скорее всего, эти части принадлежат разным источникам «Илиады».

Конечно, если заняться сравнением синонимичных имен, изучать распределение эпитетов и т. п., то нужно браться за древнегреческий оригинал. Ведь переводчики, чтобы уложиться в стихотворный размер, смело заменяли один синоним другим, исходя из их равенства. И уж, конечно, не следили за большой точностью перевода эпитетов — было бы в общем в русле повествования. А для исследования нужна точность.

Мой приятель, заведующий кафедрой античной истории, говорил мне: «Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез и как филолога-античника, выучи греческий. Тебе же это не так уж трудно, ты ведь знаешь столько языков». Но я понимал, что на солидное овладение греческим языком мне потребуется не менее года-двух, а я человек занятой и старый. В конце концов, для тех операций, которые мне предстоят, решил я, свободное владение и не требуется, мне хватит и моих школярских знаний. Ведь гомеровские поэмы чрезвычайно детально изучены лингвистами, есть множество комментариев к текстам, специальных гомеровских словарей, списков всех повторов, всех грамматических форм и т. п. — этим можно пользоваться. Состязаться с филологами-античниками в знании языковых тонкостей я не собирался (все равно уже не нагнать), а вот в том, что умею я, а они нет, — мое преимущество. Я знал археологический материал, понимал фольклористику, владел методикой статистического анализа, применяемого в археологии, свободно читал научную литературу на многих языках. И я не был скован принятыми в дисциплине догмами, к которым все специалисты привыкли.

Я занялся этой работой. Через несколько лет меня стали снова понемногу печатать в научных журналах — по археологии, истории, этнографии, ориенталистике. Одними из первых таких публикаций были мои очерки о Трое в журнале «Знание — сила» и статьи по гомеровскому вопросу в «Вестнике Древней Истории» и других научных журналах. Когда наступила эпоха перестройки, меня начали приглашать на преподавание археологии в лучшие зарубежные университеты, я стал там профессором. В 90-е годы восстановился в родном университете как профессор, защитил новую, докторскую диссертацию по археологии. В это время университет напечатал мою большую монографию «Анатомия „Илиады“» {Клейн 1998), а еще два издательства — книгу «Бесплотные герои» (о героях и происхождении «Илиады» — Клейн 1994). В толстом журнале «Стратум» появилась моя «монография в журнале» о второй песни «Илиады» — «Каталоге кораблей» {Клейн 2000). Сейчас эти работы переиздают {Klejn 2012).

Нет, мои выводы далеко не все специалисты признали, но уж это как обычно. Во всяком случае, появились рецензии в солидных научных журналах, мои работы были приняты всерьез, а виднейший российский историк Древнего мира ориенталист Игорь Михайлович Дьяконов в своей рецензии 1987 года на мои первые публикации гомеровских штудий написал: «В ранней юности я мечтал разобраться в неясностях и противоречиях гомеровского эпоса, ради этого, собственно, и стал историком. Но для понимания Гомера потребовалось рассмотреть некоторые восточные сюжеты, на которых и задержался, как оказалось, на всю жизнь. Так и не привелось сделать открытий, которые бы позволили лучше понять „Илиаду“. Как представляется, Л. С. Клейну это сделать удалось. Любопытно, что Л. С. Клейн также специализировался и составил себе имя в другой отрасли науки (в первобытной археологии), но он сумел (и успел) предпринять квалифицированное исследование и в классической филологии и истории. Возможно, для успеха в гомероведении, где исследования зашли в тупик, нужен был именно такой специалист — со свежим взглядом неофита и в то же время с опытом зрелого ученого, не дилетанта в науке» (Дьяконов 1987: 209-210).