— Вот вам, господа, пример того, как молодежь ничем не уступает своим предкам в храбрости и находчивости. Та самая молодежь, на которую сегодня так много валят всего, — сказал Самсонов, складывая газету.

— Во все времена люди одинаковы… — буркнул Ренненкампф. — Я вообще никогда не видел особого смысла разделять молодежь и старшее поколение. Все мы были молодыми…

— Я, конечно, прошу прощения, господа, что возвращаю вас от примеров высокого подвига к вещам более прозаическим и приземленным, — произнес командующий. — Однако хотелось бы поговорить о танках. Ведь если мы не помешаем противнику, то и геройством делу не поможешь.

— Да-да, действительно, вернемся к нашей теме.

Поручик, коему позволено было присутствовать при обсуждении «танкового вопроса», очень заинтересовался горячей темой. О танке, кстати, он уже был наслышан.

— Позвольте мне заняться этой проблемой! — стал умолять Голицын командующего.

Жилинский колебался.

— Вы же сами читали, ваше превосходительство, — показал поручик в качестве аргумента на газетный очерк. — Если уж безусый прапорщик совершил такой подвиг… А если сделать рейд по вражеским тылам? Может, удастся захватить этот самый танк?

— Быть посему! — кивнул главнокомандующий Северо-Западным фронтом. — Набирайте добровольцев. Желаю вам удачи в этом деле!

Небольшой прусский городок, стоящий на развилке нескольких железных дорог, в эти дни был до отказа заполнен военными. Текущие события вели к тому, чтобы такие вот городки становились пропускными пунктами, через которые перекачивалась солдатская масса, в скором времени должная стать пушечным мясом для беспощадного фронта, словно сказочного чудовища, требующего для себя новых и новых жертв.

На плацу посреди огромной территории, занимаемой казармами, учебными центрами, полигоном и прочими соответствующими учреждениями, сейчас было оживленно. Все отвечало лучшим традициям прусской муштры последних полутора столетий. Каждый солдат напоминал механическую игрушку. На лицах, превращенных шагистикой и муштрой в подобие масок, не отражалось ничего, кроме готовности отдать жизнь за кайзера и Великую Германию. Геометрическими фигурами стояли ряды вымуштрованных солдат в шлемах с острыми навершиями. Чуть в стороне находилось странное угловатое сооружение, укрытое парусиной.

Неподалеку вели разговор новый командующий 8-й армией Пауль фон Гинденбург и молодой полковник Генштаба Карл Диркер. После тяжелейшего положения немцев в Восточной Пруссии, когда прежним руководством был уже отдан приказ об отступлении на запад, за Вислу, спешно назначенный сюда отставной генерал начал решительно действовать. По его требованию приказ был отменен, и теперь немцы планировали взять реванш.

— Я не отношу себя к поклонникам теорий о том, что солдат должен мыслить чуть ли не на уровне аналитика, — разглагольствовал, продолжая затронутую ранее тему, генерал — плотный, с мощными усами на суровом бульдожьем лице — настоящий прусский вояка. Седоватые короткие волосы, тяжелый взгляд, плотно сжатые губы придавали ему еще больше суровости. — Эти умники, которых в последнее время развелось, как крыс, ни черта не смыслят в войне. Да им оказаться на передовой — они и в штаны наложат! А ведь туда же — будут поучать, как надо воевать. Их послушать — так солдату не нужен ни командир, ни приказы!

— А вы что думаете? — с лукавой улыбкой поинтересовался полковник Диркер.

— Чушь! Полная чушь и ничего более! — низким голосом прорычал Гинденбург. — Солдат должен слушать приказы и четко выполнять их. Больше от него ничего и не требуется.

— А как же самостоятельность?

— Не нужна им никакая самостоятельность, — фыркнул генерал. — Выдумки высокозадых умников! Все очень просто: армия — это механизм. Можно по-разному к этому относиться. Нравится — не нравится тебе, но это так. И каждый в этом механизме занимает определенное место. Иначе не бывает! Поэтому выполняй то, что тебе приказано, а за тебя уже все продумают.

Рядом строился в боевой порядок батальон немецкой инфантерии. Хищно торчали острия шлемов «фельдграу», обтянутых серой парусиной, блестела новенькая амуниция, сверкали бляхи на поясах.

Командующий, идя вдоль строя, пристально вглядывался в лица.

— Я ведь, как считают многие, неплохой физиономист, — говорил он полковнику. — Вот, посмотрите на солдат: у большинства из них на физиономии написано многое. Хотя бы то, кем каждый из них был до войны.

— И что же можно увидеть, господин генерал?

— Вот этот, без сомнения, баварец, тоскующий по кружке крепкого «мюншенера». Баварца я всегда узнаю, будьте уверены. Слева — тот, долговязый, видите? Бьюсь об заклад, что он рабочий. Смотрим дальше: коротышка в очках наверняка был школьным учителем, — рассуждал фон Гинденбург. — И ведь вот в чем смысл: все они были разными, можно сказать, сбродом, а людьми стали только в армии.

— Ну уж… — протянул полковник.

— Именно так! — безапелляционно заявил командующий. — Дисциплина сплотила всех в чеканном строю.

Диркер придерживался несколько иной точки зрения, но спорить с командующим не стал. Разговор перешел к теме будущего наступления на русских. По мнению фон Гинденбурга, в первые дни войны существовал один-единственный выход: бить с самого начала следовало первым. Пока противник еще не мобилизовался, пока не создал сплошной фронт, нужно было его опередить. Вступив на вражескую территорию, искусным, заранее спланированным маневрированием окружить выдвигающиеся навстречу армии, окружить их и устроить Канны ХХ века. Он ругал предыдущее командование, обвиняя его в полном бездействии.

— После того как фон Притвиц показал свою полную неспособность руководить армией, после того как он собрался бежать из Пруссии — они вспомнили обо мне, — хмыкнул фон Гинденбург. — Этот осел доложил, что 8-я армия еще способна, наверное, унести ноги за Вислу, но он, ее командующий, уже не ручается, что 8-я армия на Висле удержится. Это не генерал, а просто истеричка! Так развалить фронт! — возмущался командующий.

— Первая и вторая армии русских движутся на запад, намереваясь соединиться за Мазурскими озерами, — говорил полковник.

— Я не вижу иного выхода, кроме одного: сначала обрушиться на армию Самсонова, выдвинутую вперед, чтобы использовать его отдаленность от армии Ренненкампфа, — заключил командующий.

Полковник Диркер завел речь о новой технике, призванной сыграть в предстоящем наступлении немалую роль.

Фон Гинденбург, в отличие от собеседника, к техническому прогрессу относился скептически.

— Если вспоминать, то в 1871 году французов под Седаном мы и так разбили, без всякой новомодной техники, пленив в том числе и Наполеона III, — брюзжал Гинденбург, — и говорить здесь не о чем. Мы потеряли менее десяти тысяч, а французы — семнадцать.

— Да, конечно, это была грандиозная победа, — подтвердил полковник.