Звездой Силвер Андерсон стала в двенадцать лет. Она пела и танцевала в школьном спектакле, и на нее обратил внимание отец одного из одноклассников, агент, чьей работой был поиск талантов; он рекомендовал ее режиссеру по подбору актеров для съемок нового крупного мюзикла. Она успешно прошла пробы, получила роль и стала минизвездой, заливалась соловьем еще в нескольких популярных картинах. Голос у нее действительно был замечательный, мощный и поразительно чистый. Впрочем, ничего странного в этом не было: ее мать Бланш (в прошлом сама певица, но карьеры не сделавшая) водила дочь на уроки пения уже с пяти лет. Бланш часто ей говорила: «Мне пробиться не удалось. Но ты, моя милая, возьмешь талант, который по наследству перешел к тебе от меня, и станешь величайшей звездой в мире». Бланш настояла и на том, чтобы девочка посещала уроки танцев и актерского мастерства. В результате детство Силвер было отравлено – занятия и занятия, чтобы в один прекрасный день стать звездой, в этом ее матушка не сомневалась. Когда ей было шестнадцать лет, спрос на музыкальные комедии в Голливуде резко упал, и ее агент предложил ей перебраться в Нью-Йорк и заняться театром.

«Никакого Нью-Йорка», – решительно возражал Джордж, ее отец, профессор колледжа, время от времени изобретавший, как выражалась ее мать, какие-то «бесполезные штучки». Они жили в большом доме с хаотичной планировкой, купленном на заработки Силвер, и пускать корни в другом месте у отца не было ни малейшего желания.

«Папочка, я должна ехать! – со слезами в голосе протестовала Силвер – по наущению матери. – Под угрозой вся моя карьера!» – Даже в шестнадцать лет она была склонна к легкому пережиму.

Бланш согласилась с дочерью. «Мы не можем разрушить ей жизнь, Джордж. Мы должны помочь ей воспарить!»

Джордж с тоской смотрел на свою властную жену с волосами морковного цвета и неосуществленными мечтами. Он знал ее не остановить, и было решено, что она вместе с Силвер поедет на полгода в Нью-Йорк, а он останется дома с их девятилетним на семь лет моложе своей знаменитой сестры сыном Джеком.

Силвер и Бланш пришли от Нью-Йорка в восторг, и он ответил им взаимностью. Силвер появилась в новом шоу «Божественная крошка», которое имело феноменальный успех и не сходило со сцены пять лет. За эти годы она вступила в первый брак (высокий брюнет на поверку оказался размазней), развелась (он потребовал с нее алименты), помогла матери развестись с Джорджем и присутствовала на бракосочетании Бланш с двадцатишестилетним рабочим сцены (матери в то время было тридцать восемь); ни у одной из них не возникало и мысли о том, чтобы вернуться в Лос-Анджелес, в Вэлли. Нью-Йорк полностью их устраивал.

«Джорджу и Джеку без нас только лучше, – рассуждала Бланш. – Ты была рождена для того, чтобы стать звездой. А я чтобы жить в Нью-Йорке и наслаждаться жизнью».

Что она и делала, благодаря успехам дочери и наличию молодого мужа.

За «Божественной крошкой» последовало еще одно убойное шоу, гигантскими тиражами разошелся ее альбом, а всякое выступление Силвер в кабаре сопровождалось бешеными аншлагами.

Домой она попала только через десять лет. Собственно, не домой в прямом смысле слова. Она сняла бунгало в отеле «Беверли-Хиллс» с ее тогдашним любовником, шведским жеребцом. В промежутке между интервью и прочими легкомысленными занятиями она наконец-то выбрала время позвонить отцу. «Приезжай завтра с Джеком в «Беверли-Хиллс», я приглашаю вас на ленч», – провозгласила она не без помпы, утаив, однако, что «Ньюсуик» готовит о ней большую статью, и им нужны фотографии в кругу семьи.

Джордж неожиданно уперся – он вычеркнул Силвер из жизни много лет назад. Да, она его дочь, но это не меняет того факта, что она блюдет только собственные интересы. В том, что распался его брак, он винил ее и никогда ей этого не простит.

Джек как раз вернулся домой после учебы в колледже. Это был девятнадцатилетний красивый и толковый малый, и, конечно, ему было любопытно повидаться с сестрой, которую он едва помнил. «Я поеду, папа», – с энтузиазмом заявил он.

Джордж не стал его удерживать, хотя в принципе был против их встречи. Оставалось лишь надеяться, что Силвер не отнимет у него еще и Джека.

На встречу со своей знаменитой сестрой Джек отправился в приподнятом настроении. Он вернулся через два часа с наморщенным лбом и критикой на устах. – «Она вся какая-то надуманная, охренеть можно! – воскликнул он. – Строит из себя английскую королеву».

У Джорджа отлегло от сердца, но он не подал вида. «Не ругайся, – отчитал он сына. – Вас так учат выражаться в колледже?»

«Папа! Мне все-таки уже девятнадцать».

«Тогда пора бы знать, что брань отнюдь не делает тебе чести, как мужчине».

«Ладно. Ладно. Извини», – быстро свернул разговор Джек, подумав, что в следующий приезд домой из колледжа в Колорадо он поддержит предложение своего друга Хауэрда Соломена вместе снять квартиру в Голливуде. Хауэрд давно подбивал его на этот «гениальный шаг». Джек всегда отказывался. Но в следующий раз он скажет «да».

О своем младшем брате Силвер подумала: парень видный, но балбес. Семейные черты он, несомненно, унаследовал, но весь отведенный на семью талант достался ей – тут вопросов не было. Ей вполне хватило одной встречи. Она не стала утруждать себя звонками, и они встретились лицом к лицу только через четыре года, в Нью-Йорке, на похоронах Бланш, внезапно умершей от рака.

Джек ехал на похороны со смешанными чувствами. Когда мать развелась с отцом, она развелась с ним тоже. Он прекрасно помнил, как отец однажды усадил его и с мрачным видом сообщил тяжелую весть: «Твоя мама домой не вернется, – сказал он. – Так будет лучше».

Будучи еще ребенком, Джек много месяцев плакал по ночам, пытаясь понять, почему мама от него так безжалостно отказалась, что же такого он совершил. В годы отрочества он не раз собирался связаться с ней, задать ей этот вопрос: почему? Но возможность такого визита всякий раз приводила его в трепет, и он его то и дело откладывал, а потом оказалось слишком поздно – она умерла, и он знал, что по крайней мере должен быть у нее на похоронах.

Силвер с блеском разыграла роль королевы в трауре. Она явилась в чернобурке и маленькой шляпке с вуалью. Она стояла, прильнув к мужу Бланш, подведенные сверх меры глаза переполняло сострадание, а фотографы сновали вокруг могилы и щелкали затворами.

Своего единственного брата Силвер не узнала. Он прикоснулся к ее руке, чтобы пробудить ее память. «Спасибо за участие», – дежурно пробормотала она и перешла к следующему поклоннику.

Он уловил запах спиртного, попытался ее понять. Три месяца спустя в Лас-Вегасе она вышла замуж за своего отчима – поклявшись, что на сей раз «навсегда». Но через десять месяцев последовал нелицеприятный развод, о чем не преминули раструбить газеты.

Тем не менее, волна дурной славы всегда выносила Силвер наверх. Через год она родила дочь, отказалась назвать имя отца и на два года перебралась в Бразилию с каким-то богачом (ходили слухи, что это бывший нацистский преступник, сделавший себе пластическую операцию). В тридцать четыре года она вернулась на Бродвей и блистала в двух грандиозных мюзиклах, сначала в одном, потом в другом, и это продолжалось пять лет.