Павел взглянул на него — что это с ним? Лицо Юры было печально-сосредоточенным.

— Поехали со мной, — предложил он, смутно чувствуя, что тому хочется услышать именно это.

— Я бы… запросто! — оживился Юра. — Хоть сейчас. Послушай, а ты не мог бы сказать Маше, что я тебе вроде как нужен там… ну, привести все в порядок, а?

Павел не успел ответить, и Юра ответил себе сам:

— Она не разрешит. Говорит, что всегда беспокоится, когда меня долго нет. Ладно, мы приедем в воскресенье. Да, Маша не знает, что я туда ездил… иногда. Не говори ей.

— Я понял, не скажу. Ты бы шел уже, первый час.

— Да-да, иду, — заторопился Юра, но все топтался рядом, не уходил.

— Я пойду, — сказал наконец Павел. — Тачку буду ловить по дороге.

Они пожали друг другу руки, и Юра с сожалением ушел. Нежелание возвращаться домой читалось в его сутулой спине, медленной походке, в том, как он остановился и снова закурил, оглянулся на Павла, махнул рукой.

Через пару кварталов Максимов тормознул частника. Тот, услышав, куда ехать, стал отказываться, но Павел сказал, что ему только до центра, где магазин, а дальше он доберется сам. Шофер подозрительно смотрел на высокого худого мужчину в дешевой одежде, с дешевым чемоданом, нутром угадывая в нем человека оттуда.

— Послушай, начальник, — сказал Павел, — я там живу. Последний автобус ушел, остаюсь на улице. Скажи, сколько, заплачу вдвое…

Маша еще хлопотала в кухне — мыла посуду, убирала со стола. Напевала что-то. Давно не видел Юра жену в таком хорошем настроении.

— Бедный Павлик, — сказала она, завидев мужа на пороге. — Изменился, просто не узнать… Помнишь, какой он был? Орел!

Юра не ответил, только дернул плечом. Стоял на пороге, смотрел на сияющую Машу. Уютная кухня. Пестрые занавесочки на окне, салфеточки, полотенца — все в кричаще желто-красных тонах. Даже коврик на полу — желто-красный с зеленым. Керамические жбаны, плетеные туески, календарь с котами и щенками на стене. Чистота и блеск. Маша была отменной хозяйкой. Юра смотрел на нее пустыми глазами и представлял, как Павел открывает калитку, входит во двор. Тишина вокруг, звезды. Деревья «звучат». Не пошумливают, как при ветре, а именно «звучат», издавая верхушками неясное глухое гудение. И звезды… Хотя нет, какие звезды. Дождь был. Облака. Все равно хорошо! Павел поднимается по скрипучим ступеням на веранду, достает из кармана ключ. Проделывает то же самое, что и он, Юра, в редкие свои набеги туда, на «Остров свободы», как он окрестил Посадовку, не принимая и не соглашаясь с ее кличкой, придуманной теми, кто хотел вырваться в город…

— Ты знаешь, — сказала Маша озабоченно, — лишь бы он пить не начал. Или еще чего…

В уютном уголке ресторана «Прадо» сидели двое. Солидный представительный мужчина и поразительно красивая женщина. Девушка-цветочница предложила им розы, но мужчина сделал короткий жест рукой — не нужно. Встреча была деловая, лирика неуместна.

Женщину звали Иллария Успенская. Мужчину — Вениамин Сырников, или Дядя Бен, так его называли еще в школе за солидность не по возрасту. Встреча действительно была деловая. Адвокат Сырников пригласил на беседу без любопытных глаз и ушей владелицу «Елисейских полей». Название журнала претило ему своей претенциозностью, он любил простоту и ясность и был чужд всяческого «выпендрежа». Но если бы его попросили придумать другое название, он бы озадачился, так как не был творческой натурой. Вениамин даже посоветовал Илларии «сменить вывеску», на что она ответила, что сама прекрасно знает, что нужно читателям. Вернее, читательницам. «Так что извини. Ты занимаешься своим делом, я — своим, — заявила Иллария. — Идем параллельными курсами, так сказать».

Вениамин Сырников был хорошим адвокатом, несмотря на некоторую мрачность характера, недоверчивость и общий пессимизм.

Иллария улыбалась. Чуть-чуть — чтобы выразить свое отношение к словам Дяди Бена. Улыбка была высокомерной и кривоватой. А в глазах читалось: ну и трус же ты, братец!

— Ты не понимаешь, что твои игры опасны и могут плохо закончиться, — говорил Вениамин, серьезно глядя на Илларию. — Сейчас такие дела не сходят с рук. На нас снова подают в суд. Твоя приятельница, кстати, так и сделала. За фотографии из светской хроники. Я против этой рубрики вообще. Какая светская хроника? Какой высший свет? Я тебе говорил, предупреждал. Муж с ней разводится, и она считает, что в этом виноват журнал. Твой жулик-фотограф — известный мастер подтасовки. Она утверждает, что была вдвоем с приятельницей, а мужчина просто стоял рядом, а получилось, что они чуть ли не обнимаются на глазах у публики. Фотографии печатают с согласия действующих лиц, я же настаивал, я тебе сразу сказал…

— Веня, успокойся, — перебила его Иллария. — Эта дура была у меня сегодня утром, я в курсе. Бездельница и шлюха. И мужик с фотографии — ее любовник, данные из надежного источника. Ты же меня знаешь, Веня, не первый год вместе.

— Она была у тебя? И ты молчала? — Он возмущенно воззрился на Илларию.

— Не успела рассказать. Она забирает свое заявление, к нам никаких претензий. Так что можешь расслабиться, Веня. Жизнь продолжается.

— Но как же так? Я же встречался вчера с ее адвокатом! Он был настроен идти до конца.

— Вчера был настроен, сегодня передумал. Вернее, клиентка передумала. Я убедила ее передумать.

— Каким образом?

— Ну, всякие есть способы… — протянула Иллария, ее кривая улыбка стала жесткой, глаза сузились.

— И все-таки? — настаивал он.

— Адвокату как духовнику, да? — спросила Иллария, поддразнивая Вениамина. — Мы поговорили по-женски, тебе необязательно знать детали.

— И она согласилась? — Он, зная Илларию, чуял запах жареного.

— Не сразу. Она пришла сказать мне, что я поступила непорядочно, что в нашем кругу приличные женщины так себя не ведут… и, вообще, я — сука, которую она считала своей близкой подругой. Сука! Представляешь? Не выдержала, вышла из роли, аристократка. Ну, я ей и рассказала… кто есть кто. Ну-ну, Веня, не расстраивайся ты так, — сказала Иллария, увидев опрокинутое лицо внимавшего ей адвоката. — Все было в цивилизованных рамках, как принято между приличными женщинами. Ты ведь веришь, что я приличная женщина? И глубоко порядочная? Веришь, Веня? — Она с насмешкой смотрела на него.

— Ты стерва, Иллария, — ответил тот честно. — Я все время задаю себе вопрос, какого черта я путаюсь с тобой? От твоего бизнеса за версту несет криминалом. Ты — приличная женщина? Нет, Иллария, ты неприличная женщина. И жестокая. Тебе уничтожить человека ничего не стоит. Смотри, нарвешься на своего, как говорила моя бабка. И папарацци твой — убийца! Скользкий, сомнительный тип.

— Может, ты влюблен в меня? — спросила Иллария хладнокровно.

— Если бы! — ответил он, не удивившись. — Тогда можно было хотя бы понять. Так что же ты ей сказала?