Среди их соседей было несколько русских иммигрантов, но большинство были местными – в Бруклине всегда процент коренных жителей был выше, чем на Манхэттене. Некоторое время в одной квартире с семьей Кодина жил портовый рабочий средних лет с дочерью, которую тоже звали Лина; девочки были примерно одного возраста. Кроме того, в доме жили несколько мальчиков, их ровесников.

Дети ходили в парк Форт-Грин, до которого от дома было всего пять минут ходьбы на восток. Из парка, занимавшего 30 акров, открывался впечатляющий вид на военные верфи и Манхэттен. В нескольких минутах ходьбы на запад от их дома находился Бруклинский муниципалитет (Боро-Холл) и оживленный торговый район Фултон-стрит и Корт-стрит.

На Четвертой авеню строилась новая линия метро, поэтому ходить там надо было осторожно и внимательно смотреть под ноги. Траншеи шириной 100 футов и глубиной 30 футов тянулись до Манхэттенского моста. Однажды рабочие чуть не оказались погребенными под слоем песка и гравия вблизи Мертл-авеню; к счастью, они выбрались, отделавшись небольшими ушибами. Спустя примерно три десятилетия Лина и ее дети столкнулись точно с такими же неудобствами в России – рядом с их московским домом шло строительство метрополитена.

В Бруклине Лина училась в бесплатной средней школе номер 2, находившейся на углу улиц Тиллари и Бридж, всего в двух кварталах от дома. В четырнадцать лет Лина все еще училась в шестом классе. Годы странствий сказались на ее знаниях: у нее были пробелы по основным предметам, и, кроме того, она не была сильна в английском. Но Лина была прилежной ученицей, к тому же мать много занималась с ней, и вскоре девочка стала получать хорошие отметки. В День поминовения в 1911 году – спустя два месяца после крупнейшей производственной катастрофы в Нью-Йорке, пожара на фабрике «Трайангл»[15], – Лина приняла участие в школьном патриотическом спектакле на тему Гражданской войны в Америке. Она выучила наизусть и читала со сцены рассказ неизвестного автора XIX века Foes United in Death о смертельно раненных солдатах, южанине и северянине, решивших простить друг друга в последние минуты жизни. «Южанин попытался заговорить, но ни звука не слетело с его побелевших губ. Тогда он взял за руку своего умирающего противника, крепко сжал ее и улыбнулся, и в его последнем взгляде было прощение и покой»[16].

Хуан много работал, выступая на разных площадках Нью-Йорка. На его удачу, вкусы местных жителей оставались консервативными, хотя время от времени извне и проникали веяния модернизма. Любимым развлечением были водевили и синкопированная музыка танцевальных оркестров, но уже наступала «эпоха джаза». Из газет Хуан узнал об открытии театра «Зимний сад»[17] и запрете танго в танцзалах, но эти события, как и интриги, которые представители высшего общества плели в опере и филармонии, не затрагивали его – Хуан был занят тем, что изо всех сил пытался свести концы с концами.

Он выступал на самых разных площадках. 21 января 1909 года он исполнял популярные арии из оперы Леонкавалло «Паяцы», Масканьи «Сельская честь» и Valse Brilliante Луиджи Венцано на концерте, устроенном женским клубом Chiropean. Клуб был создан в 1896 году, и с тех пор в первый и третий четверг каждого месяца, с октября по май, в нем собирались хорошо образованные женщины из восточного района Бруклина. Необычное название клуба происходило от греческих слов chiros, что означает «рука», и peon – «песня». Но кроме того, это был замысловатый акроним, в котором зашифрованы слова «христианство», «небеса», «независимость», «промышленность», «республика» и еще несколько лозунгов, державшихся в секрете. Организаторы клуба давали возможность женщинам развивать и реализовывать свои интеллектуальные и профессиональные способности, чтобы их равенство с мужчинами, а иногда и превосходство над ними стало общепризнанным. Ольга была связана с клубом и, несомненно, способствовала тому, чтобы ее мужа пригласили для участия в концерте 21 января. В тот день основным докладчиком была мадам Мари Кросс Ньюхос, покровительница искусств и видный защитник прав женщин. Она выступила с докладом об итало-американской культуре под названием «Италия и некоторые итальянцы» – отсюда произведения итальянских композиторов в программе Хуана – и об оказании помощи жертвам разрушительного землетрясения и цунами в Италии[18].

Ольга тоже искала работу в Нью-Йорке. В 1908 году она подписала контракт с Карло Е. Карлтоном и его Metropolitan Musical Association, актерским агентством в Мидтауне[19]. В начале весны 1909 года из-за финансовых проблем фирма прекратила свое существование, но Карлтон продолжал работать на Ольгу. В газете New York Clipper[20] он рекламировал ее как одну из известных талантливых певиц и устроил ей несколько выступлений; он даже предоставил ей возможность появиться на экране. Лина помнила, что ее мать пригласили сниматься в немом фильме о молодом одаренном певце-иммигранте. Ольга, по сути, должна была сыграть себя, певицу, однако героиня была простой, необразованной женщиной. Согласно весьма отрывочным воспоминаниям Лины, Ольга в процессе дубляжа должна была исполнить блестящую арию из «Травиаты». Однако после подписания контракта Ольга объявила, что заболела, и отказалась от участия в картине, приведя в бешенство всех задействованных в съемках. Ее агент заподозрил, что болезнь была мнимой, и с тех пор занес клиентку в черный список. Лина считала, что в ее матери взыграла гордыня; она сочла, что играть роль невежественной иммигрантки ниже ее достоинства – совсем не для этого Ольге давали такое изысканное воспитание.