Если серые глаза Кэмпбелла были холодны как лед, темно-карие глаза Фионы сверкали ярче алмазов.

— А что вас так удивляет? — резко спросила она.

— О людях судят по их друзьям и местам, в которых они бывают. Это был грязный притон.

Фиона с вызовом взглянула ему в глаза:

— Вы и сами были там.

Стрела не достигла цели. Он пожал плечами:

— Я впервые в Эдинбурге. Меня попросили прийти туда, чтобы встретиться с дамой, с которой я обедал.

Фиона пренебрежительно рассмеялась:

— Ужасно оригинально! Со времен Евы у мужчин одно и то же оправдание: «Женщина соблазнила меня».

Кэмпбелл продолжал, словно не слыша ее:

— А уж что касается вашей компании... — Тут он неожиданно вспомнил: — Но вы же должны были! выйти замуж. Какого...

Фиона почувствовала, как слезы подступают к глазам, и усилием воли остановила их.

— Я... я раздумала.

Он пристально посмотрел на нее:

— Вы раздумали... или раздумали не вы? Вас бросили?

Фиона с вызовом подняла подбородок:

— Да, если вам это доставляет удовольствие — меня бросили.

Кэмпбелл кивнул:

— Чему тут удивляться. Я бы ни за что не женился на девушке, которая не может быть верной даже за неделю до свадьбы!

— К вам все это не имеет никакого отношения, - холодно заметила Фиона. — И к моим профессиональным качествам тоже.

Он посмотрел на нее с нескрываемым осуждением:

— Я вправе требовать высоких моральных качеств от учительницы, которой доверяю воспитание детей; в такой глуши, как «Бель Ноуз», мои дети будут все время находиться с вами, и этому влиянию невозможно противостоять в подобных условиях. Эти дети и так понесли двойную утрату. Я хотел для них только лучшего. У них была удивительнейшая мать.

Это было уже слишком.

— Мистер Кэмпбелл, — холодно проговорила Фиона, — все это ужасная ошибка. Давайте с этим покончим. Этот город на вид вполне туристский, тут вполне сносные условия. Мне придется просить вас отвезти меня в центр, поскольку я не очень здесь ориентируюсь, а все такси разъехались. И на этом расстанемся раз и навсегда.

— Что за ерунда! — в сердцах воскликнул Кэмпбелл. — Придумаете тоже! Это может повлечь за собой нежелательные последствия.

— Какие еще последствия?

— Начнем с того, что я не могу быть уверен, что вы чего-нибудь не натворите.

Крайнее изумление отразилось на лице Фионы.

— Что я могу такого натворить?

— Вы можете разозлиться из-за того, что вас заманили сюда, написать какое-нибудь пасквильное письмо в газеты. А мы хотим, чтоб к нам приезжало как можно больше иммигрантов. Я считаю, что мы можем предложить хорошие условия жизни. В большинстве своем те, кто к нам приезжает, — люди хорошие. Но, разумеется, приходится иногда мириться и с теми, выезд которых из их страны — единственная заслуга перед родиной. Мне кажется, несколько месяцев в «Бель Ноуз» принесут вам немалую пользу. Это повыбьет из вас дурь. — Кэмпбелл сердито усмехнулся. — Вы будете, очевидно, учить детей, но знайте, что я всегда поблизости и не позволю вам оказывать на них дурное влияние.

У Фионы было такое чувство, словно ее бьют по голове дубиной. Как можно ехать с таким самоуверенным, высокомерно судящим обо всем и обо всех субъектом в глухие места, где вокруг ни души? А затем как бы вопреки этой мысли явилась другая — принять его предложение и доказать ему, что он не прав. Она по свойственной ей привычке вздернула подбородок.

— Прекрасно. Я еду. Однако каждый из нас волен разорвать договор, как только сочтет нужным.

— В таком случае предлагаю сначала пообедать. Я заказал столик в ресторане отеля.

Еда была превосходна. А что ожидало ее впереди, одному Богу известно. Жизнь на далеком овечьем пастбище, затерянном у черта на куличках в неведомых краях, не из легких, даже если тебя встречают тепло и проявляют к тебе элементарный человеческий интерес. И, однако, несмотря на это, первые несколько миль вызвали искренний восторг у Фионы. Перед лицом величественных гор мучившие ее житейские проблемы казались совсем ничтожными.

Когда они проезжали ущелье Каварау, двигаясь по направлению к Кромуэллю, Кэмпбелл вдруг бросил:

— У вас под правым глазом слишком сильно положена тень. Не пойму, зачем это нужно днем.

— Это не тень, а синяк.

Он нагнулся к ней, чтоб рассмотреть поближе.

— Синяк? Черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что вам подбили глаз? Что произошло?

Фиона заколебалась, говорить или нет. Но потом решила, что все равно он будет расспрашивать ее о причине задержки в Крайстчерче. С явной неохотой она поведала о своем приключении:

— На улице Крайстчерча в воскресенье днем была драка. Я вмешалась. С глазом ничего особенного, но радоваться нечему. Я хотела вам обо всем рассказать, но в телеграмме толком ничего не объяснишь. А в понедельник утром мне надо было предстать перед судом...

— Мисс Макдоналд! И вы можете вот так спокойно говорить об этом? Да где же, в конце концов, вы выросли? На улицах у причалов Глазго, надо полагать. Боюсь, что ваша идея вернуться в Данидин была не столь уж глупа. Вам ли учить моих подопечных!

Фиона замолчала. Не хочет слушать, пусть не слушает! Насильно ничего не втолкуешь.

— Ну так оставьте меня в Кромуэлле, — в сердцах бросила она. — Я и сама доберусь назад, в Данидин.

— Кромуэлль — деревенский поселок... начнутся пересуды. Нет уж, спасибо. Нас здесь хорошо знают. Не хватало еще, чтобы эта безобразная история получила огласку. Вы поедете в «Бель Ноуз», а по истечении некоторого времени я отправлю вас в Шотландию за свой счет.

— А как же насчет детей? Разве вы не боитесь?

Кэмпбелл криво усмехнулся:

— Если здраво рассудить, то особого вреда вы не причините. В доме у меня есть человек, который способен благоприятно повлиять даже на вас. Это то, что вам нужно, — человек исключительно дисциплинированный, твердый и строгих взглядов. Мисс Трудингтон — моя бывшая гувернантка. Она вас исправит.

— Но если у вас есть гувернантка, с какой стати вам понадобилось выискивать еще одну в Шотландии?

— Труди разбита артритом. Не так давно я разыскал ее в Крайстчерче. Она жила там в двух комнатушках совсем одна, никому не нужная, на крошечную пенсию. Вот я и привез ее к нам. В доме нужна пожилая женщина, так что она, слава Богу, не чувствует себя нахлебником.

— А как же мачеха? — спросила Фиона.

— Ее нет, — ответил Кэмпбелл, и ее поразило, с какой жесткостью это было сказано.

— Нет? То есть как нет? Я хотела сказать, разве это не ее дом? Ведь, несмотря на гибель вашего брата, она вправе остаться на ферме? Или без него ей там слишком одиноко?