– О господи, дочь! Не пугай меня! Я понимаю, что ты девочка тонкая да впечатлительная, но не до такой же степени! Надумала себе бог знает что… Да Жанночка тебя без ума же любит!

– Ну да, любит! Конечно же, – послушную куклу она в моем образе любит, а не меня! С таким же успехом она могла бы за собой манекен по этим проклятым магазинам таскать! Хотя какой манекен – от него ничего для себя не отщипнешь и не переселишься в него так запросто воображением… Живая же кукла намного интереснее! В общем, мамочка, я не кукла. Я человек. И ни капельки от себя отдавать не хочу. Не пойду я больше с тетей Жанной никуда. Так можешь ей и сказать. И тебе не советую дерьмо за ними по ночам убирать, пока они дрыхнут! Унизительно все это, мама… Унизительно и страшно даже…

– Света, прекрати, наконец! Перестань! Мне надоели твои выдумки! – вспыхнула, разозлившись на дочь, Ася. Очень сильно разозлилась. Потому что на миг представила себе, как будет говорить Жанне, что дочь отказывается в дальнейшем от походов по магазинам… Ася даже лицо подруги вообразила себе в этот момент и содрогнулась вся. Нет, нет и нет, она не выдержит Жанниной обиды, просто физически не выдержит! А то, что Жанна обидится, было совершенно ясно: уж Ася-то ее знала…

– Мам, ну чего ты кричишь… – подняла удивленные глаза Света. – Я же тебе честно, как на духу, а ты злишься…

– Да потому и кричу, что ты чушь, чушь несешь! Ты просто неблагодарная, зажравшаяся девчонка, вот ты кто! Нельзя так людей обижать! Нельзя плевать в колодец, из которого пьешь!

– Да не пью я из этого колодца! Не пью! И пить не собираюсь!

– Да? А как ты, например, милая моя, собралась образование получать? А? У меня нет таких денег, чтобы за твою учебу платить! Или ты у нас отличница-медалистка, на бюджетное место гарантированно поступишь? Они же тебя, Левушка с Жанночкой, и учить будут! Ты что, не понимаешь этого? Я вот, например, прекрасно понимаю! И буду столько дерьма за ними убирать, сколько потребуется! Потому что я-то как раз и умею быть благодарной!

На последней фразе Ася вдруг задохнулась и схватилась руками за отвороты теплого махрового халата, будто в горле у нее застряло что-то очень больное и горькое. Света, испуганно моргнув, посмотрела на нее, и, уже сдаваясь, совсем тихо, еле слышно прошелестела:

– Но так же нельзя жить, мамочка! Нельзя, нельзя…

Потом вдруг, отчаянно всхлипнув, обхватила руками голову и уткнулась лбом Асе в плечо – и через секунду, обнявшись, они уже плакали в голос, вытирая пальцами одна у другой слезы со щек.

– Дурочка ты моя маленькая! Светочка! Ну что же делать теперь, если жизнь так сложилась? – с придыханием, сквозь частые всхлипывания, говорила Ася. – И не выдумывай зря больше ничего! Жанночка нас любит, очень любит… Мы столько лет вместе… Ты все, все себе придумала… Неправда все это, Светочка…

– Мамочка, ну не надо так унижаться, прошу тебя! – перебивая ее и мотая головой из стороны в сторону, умоляла Света. – Это же невыносимо, в конце концов! Как ты этого не понимаешь?.. Да тогда вообще мне не надо никакого образования, я лучше работать пойду… Или своими силами поступлю…

– Замолчи! – мгновенно перестав плакать, оттолкнула от себя дочь Ася. – Замолчи по-хорошему! И в мыслях даже такого не смей держать! Работать она пойдет! Еще чего не хватало! Кем ты пойдешь работать без диплома?! На рынке в палатке стоять? Или, может, к станку встанешь? И даже заикаться не смей!

– Мам, да я сама попытаюсь поступить…

– Не говори ерунды! Никуда ты сама не поступишь. Ты будешь делать то, что подобает делать в нашем с тобой положении! Так надо, Света. Надо – и по магазинам с Жанночкой будешь ходить столько, сколько ей захочется! Надо – и посуду грязную будешь мыть на даче, и улыбаться, и дружить, и быть нужной и полезной. Надо просто знать свое место в жизни и этому месту учиться соответствовать. И надо уметь быть благодарной, Света. А все остальное – твои глупые выдумки. Чушь собачья…

– Нет, мама, не чушь, не чушь… – пыталась протестовать девочка.

– Хватит! Хватит, я сказала! – уже совсем истерично закричала Ася и заколотила кулаками по кухонному столу. – Ты что, до белой горячки меня довести хочешь, дрянная девчонка? Мало мне достается в жизни, да? Мало я устаю? Мало из-за вас нервничаю? Ты хочешь, чтоб у меня еще и сердечный приступ случился? Этого ты хочешь? Этого?!..

И она действительно схватилась за сердце и, согнувшись, сопровождаемая перепуганным Светиным взглядом, ушла к себе в комнату. Уже лежа в постели услышала, как хлопнул входной дверью вернувшийся вскоре Пашка, как долго шептался о чем-то с сестрой на кухне, как разбрелись дети по своим комнатам и затихли наконец.

Сон долго не шел к ней в эту ночь. Спать хотелось смертельно, но заснуть никак не удавалось: мучили тревога, страх и беспокойство, отгоняя вожделенный и сладкий сон-отдых. Ася не могла расслабиться: напряженными оставались мышцы шеи, плеч, ледяные ладони судорожно сжимались в кулачки. А под утро, когда наконец-то удалось на короткое время забыться, привиделся ей совсем уж полный кошмар: куда там гениальному Спилбергу с его неуемными фантазиями. Снилось ей, как Жанна всем своим мощным туловищем переселяется в хрупкую Свету, как юное лицо ее семнадцатилетней дочери становится лицом Асиной подруги: вот уже и глаза из серо-голубых и наивных стали темно-карими, жесткими и властными, вот и розовые свежие Светины губы окрасились в темно-багровый цвет дорогой французской Жанниной помады, а вот и рука дочери уже поднимается вверх характерным резким Жанниным жестом и грозит ей, Асе, толстым пальцем с намертво вросшим в него кольцом с крупным черным бриллиантом…

А утро свое она проспала. Соответственно, проспали и Павлик со Светой – привыкли уже, что мать их непременно разбудит, и дрыхли себе в удовольствие. Умчались все по своим делам, не позавтракав даже, – Ася на работу, Света в школу, Павлик в институт… Ругая себя на чем свет стоит, Ася влезла в переполненную маршрутку и, невзирая на недовольные восклицания водителя-кавказца, поехала стоя, чуть согнув ноги в коленках и упершись головой в потолок. Да и какая разница – при ее росте можно и в маршрутке удобно устроиться. Если бы не высокие каблуки, вообще пряменько бы стояла без всяких ухищрений с подгибанием коленей…

На работу ей опаздывать было никак нельзя. Потому что в рекламном агентстве, где Ася вот уже пять лет занимала скромную должность офис-менеджера, происходила в данный момент самая настоящая революция, то есть смена власти. Правда, она была скорее розовой, эта революция, поскольку власть тихо-мирно перешла всего лишь от мужа к жене, но если учесть все сопутствующие неприятные детали этого события, то обстановка в офисе, если уж следовать этим грустным аналогиям, напоминала наступление жестокого постреволюционного диктаторского режима.

На это достаточно хлебное место Асю привел однокашник, Валерка Маковский, то есть Валерий Федорович, конечно. Встретились как-то на улице, она и не узнала его сразу, таким стал вальяжно-презентабельным, куда там… Разговорились, естественно, порасспросили друг друга об одноклассниках: кто да что, да кто где кем пристроился. Ася и о себе рассказала. Собственно, похвастаться тогда было особенно нечем: ее бюджетная организация с громким и длинным названием, весьма престижная в прошлом, разваливалась прямо на глазах; и все ждали со дня на день окончательного решения сверху о скорой ее ликвидации и потихоньку, кому как повезет, подыскивали себе другие места – некуда нынче бедному чиновнику и головушку свою прислонить… Ася и не думала тогда ни о чем таком Валерку просить, пожаловалась в пылу беседы – надо же было о чем-то разговаривать, раз встретились. А Валерка вдруг взял да и сам предложил: