— Никаких проблем. Мы только заполним приемную больничную карту и отвезем Вас в Каир.

Он вынул из кармана ручку и какой-то бланк и задал мне четыре первых вопроса, которые задают попавшему в плен: имя, звание, армейский номер, группа крови. Тем же тоном он задал пятый вопрос: «Номер эскадрильи».

Мое сердце забилось вдвое чаще. Вот он, момент истины: они хотят получить то, что я не должен им дать. В этой маленькой камере меньше чем за десять минут я столкнулся с известной уловкой «добрый следователь — злой следователь», причем в исполнении одного «артиста»:

— Госпиталю не требуется подобная информация, чтобы оказать медицинскую помощь пациенту.

— В Израиле, возможно, да. Но здесь, в Египте, это часть процедуры, и мы не станем менять ее специально для Вас.

Я снова повторил ему мантру: «Я боевой летчик, я офицер…». Он ответил, что единственная тюремная карета «скорой помощи» ждет нас снаружи. Если она уедет пустой, то не вернется раньше завтрашнего утра.

Я не стал отвечать по двум причинам. Во-первых, меня учили не давать никакой информации. А во-вторых, я был оскорблен, что со мной работали столь небрежно. «Деловая» манера, в которой он задал свой вопрос, и простейшая уловка, с помощью которой он хотел получить секретные сведения, показались мне оскорбительными. Дешевый обман насчет больничной кареты (неужели он думал, что я, израильский боевой летчик-ас, настолько доверчив?) и вечная улыбка помогли мне принять самое важное решение в тюрьме — какой образ я создам, какую позицию займу, а главное — готов ли я к долгому и трудному путешествию, чреватому колоссальными рисками и опасностями.

Пока я приводил свои мысли в порядок, Саид встал и наградил меня суровым грозным взглядом. Затем он сказал, что я сделал первую ошибку, и покинул камеру.

Я был учеником одиннадцатого класса армейской школы-интерната при хайфской гимназии «Реали» — военно-учебного заведения, созданного по образцу американского Вест-Пойнта. Это был год суда над Адольфом Эйхманом. Поскольку телевидения в Израиле тогда еще не было, открытие суда слушали по радио. Затем мы вернулись в классы и в течение дня то и дело подходили к радиоприемнику, чтобы послушать свидетельские показания. Семнадцатилетние подростки, которые никогда не говорили о Катастрофе. Мы игнорировали эту тему.

Около двадцати пяти человек сидели и слушали радио, когда прозвучал рассказ женщины о том, как она стояла позади грузовика, увозившего двух ее сыновей. Она так плакала, что немец-охранник остановил грузовик и обратился к ней со словами: «Хорошо, фрау, вы можете забрать одного из них».

В отличие от Софи из романа «Выбор Софи» Уильяма Стайрона[5], которая предпочла сына дочери, эта женщина не взяла ни одного из своих детей. Грузовик увез обоих ее сыновей. Когда женщина закончила давать показания, наступила тишина. Один из нас, считавшийся самым спокойным, вскочил и, резко сказав: «Я больше не могу», выбежал из комнаты.

Мой отец приехал в Израиль в 1925 году, еще подростком — как и моя мать пятью годами позже. В то время Гитлер был еще никем, пытался писать «Майн кампф» и, возможно, малевал картины у себя в Австрии[6]. Евреям в то время ничего не угрожало, ни у кого не было чувства, что нужно срочно все бросить и ехать в Палестину, чтобы создать там новую еврейскую жизнь.

Когда нацисты пришли к власти, они думали не об уничтожении, а об этнической чистке. Им хотелось очистить Европу от евреев, которых они считали разрушительным элементом. В течение короткого времени рассматривался план «Мадагаскар» — идея переселить девять миллионов европейских евреев на остров Мадагаскар, оказавшаяся, как вскоре выяснилось, совершенно нереальной. Тогда же евреев начали соблазнять — если это можно назвать «соблазнением» — эмиграцией из Германии. Разумеется, при этом они должны были оставить все: друзей, имущество, историю…

Время шло. Выяснилось, что если цель — очистить от евреев всю Европу, этническая чистка здесь не поможет. Поэтому переход к геноциду был практически неизбежен. Решение было принято в январе 1942 года, в ходе конференции в Ванзее: немцы должны очистить Европу посредством систематического уничтожения всех евреев.

И немцы приступили к решению этой сложнейшей логистической задачи.

Прежде всего, нужно было решить, как организовать операцию по дезинформации. Это оказалось совсем не трудно. Как и все прочие люди, евреи отказывались верить, что каждый восход солнца означает, что этот день может стать для них последним. Еще нужно было решить транспортную проблему. Еще нужно было найти способ массового уничтожения — так Циклон-Б занял позорное место в истории. Наконец, что-то нужно было делать с трупами, и немцам, хорошо знающим свое дело, пришлось заняться созданием крематориев. Начался процесс, закончившийся уничтожением шести миллионов человек, из них полутора миллионов детей.

В этом деле у нацистов нашлось достаточно помощников и не из числа их ближайших друзей. Когда союзники узнали о происходящем в Европе, они решили не выделять никаких военных ресурсов, чтобы остановить или хотя бы замедлить геноцид. Поэтому они не бомбили лагеря уничтожения, не атаковали поезда, перевозившие заключенных, не разрушали железных дорог, ведущих к лагерям.

Даже когда возник план «грузовики в обмен на кровь» — сделка, призванная спасти венгерских евреев в обмен на десять тысяч грузовиков, — англичане со своей стороны решительно отказались предоставить эти грузовики, которые могли бы спасти больше ста тысяч евреев Венгрии[7].

Я постарался представить, что чувствовали евреи на протяжении этих страшных лет. «Беспокойство» казалось мне слишком слабым определением. Может быть, страх. Может, уныние. Было нескольких героических попыток сопротивления, самая известная из которых — восстание в Варшавском гетто. Однако по большому счету евреи ощущали свою полную беспомощность. Им в буквальном смысле неоткуда было ждать помощи.

Когда Германия потерпела поражение, полтора миллиона евреев оказались заперты за железным занавесом. Понимая, что Европа перестала быть безопасным местом, еврея стали думать, как попасть в Палестину. Казалось логичным, что после Второй мировой войны, когда масштаб трагедии был очевиден всем и каждому, попасть в Палестину будет совсем не трудно. Однако в 1945–1948 годах все было ровно наоборот. Англичане, управлявшие Палестиной, закрыли страну для евреев. Корабли перехватывали в открытом море беженцев, возвращали в Европу или помещали в организованных на Кипре «лагерях для перемещенных лиц». Как мне кажется, самым известным, хотя далеко не единственным из этих кораблей, стал «Эксодус» — утлое суденышко, на котором четыре с половиной тысячи евреев попытались пробраться в Израиль. Когда корабль был перехвачен англичанами, евреи попытались сопротивляться. Тогда британцы взяли судно штурмом, убив при этом несколько евреев, и отправили корабль обратно в Европу.