Реакцией на страх, отчаяние, тревогу и беспомощность этих лет стал решительный характер, который приобрели евреи Палестины-Израиля. Народ сказал себе: «Нам необходимо собственное государство; мы не можем рассчитывать на чью-либо помощь». Поэтому в мае 1948 года мы провозгласили независимость. Сразу же после этого нам пришлось восемнадцать месяцев воевать с семью арабскими армиями[8], причем США наложили эмбарго на поставки оружия. Мы потеряли один процент населения страны — это как если бы американцы потеряли во Второй мировой войне полтора миллиона человек, то есть в пять раз больше, чем на самом деле. Наконец, война закончилась. Молодое еврейское государство отстояло свое право на существование.

В пятидесятые годы я был ребенком. Я ничего не знал о Катастрофе. Мне казалось, что я живу в обычной стране. Позже я узнал, что жил в эпоху «плавильного котла» — в годы массовой репатриации из Ирака, Северной Африки и других стран. Нам хотелось создать достойные условия иммиграции, и население Израиля значительно увеличилось за счет новых репатриантов, и Израиль стал сильным самостоятельным государством. И мы действительно ощущали, что строим «новый Израиль».

До процесса Эйхмана ни я, ни мои одноклассники не знали, кто эти странные люди с шестью вытатуированными цифрами на руках. Теперь мы это знали.

Три года, с десятого по двенадцатый класс, которые я провел в армейском интернате, оказались важными для формирования моей личности как бойца. В классе нас было двадцать семь человек, и это был лучший выпуск за всю историю школы.

Это была группа избранных, что было заметно уже тогда, когда мы были подростками. В нее входили не только будущие генерал-лейтенант Амнон Липкин-Шахак, генерал-майор Матан Вильнаи и бригадный генерал Йом-Тов Тамир[9], но и множество забытых героев, погибших в ходе многочисленных войн, столь часто случавшихся в первые годы существования Армии обороны Израиля (АОИ). Это были замечательные ребята, которые, если бы не погибли, заняли бы достойное место в израильском обществе.

Три года, которые мы провели вместе, были не самыми легкими, Помимо высочайших требований к каждому, бывших неотъемлемой частью тогдашней израильской культуры, мы устанавливали для себя, а школа устанавливала для нас очень высокие стандарты в достижении целей. Утром мы учились в общеобразовательной школе, где никому не делали никаких послаблений, а во второй половине дня вели жестко регламентированный армейский образ жизни. Большую часть каникул мы проводили на настоящих военных сборах. Все это происходило в атмосфере строжайшей дисциплины и спартанской идеологии.

Поэтому к концу двенадцатого класса мы твердо усвоили, по крайней мере, одну вещь, которую в нас вдалбливали на протяжении этих трех лет: наше предназначение — добиться успеха. Любой вариант, кроме «задание выполнено», считался совершенно невозможным. Трудно сравнить суровую подготовку тогда с чем-либо из существующего в наше время. Мы все время находились в условиях, когда нужно достичь максимального результата минимальными средствами. И все время — в атмосфере взаимопомощи и дружбы, крепнувшей изо дня в день, невзирая на то, что мы непрерывно, то явно, то скрытно, соревновались друг с другом, так как каждый, разумеется, хотел быть первым.

Эхуд Шани, один из самых способных учеников нашего класса, замечательный офицер, командовавший ротой парашютистов, погиб в ходе Шестидневной войны. Лейтенант Дани Энгель — тихий, спокойный парень, который не мог слышать свидетельских показаний женщины, потерявшей двух сыновей, разбился на своем «Супер Мистэре» на той же войне, во время первой атаки на авиабазу Иншас недалеко от Каира[10]. Адам Вейлер, прервавший свое обучение в Сассекском университете (Англия), вернулся в Израиль, чтобы стать ротным командиром-танкистом. Надав Кляйн, резервист бригады «Голани», который, мы были уверены, станет по меньшей мере министром. Оба они погибли во время Войны на истощение, первый на Суэцком канале, второй — в Иорданской долине. Дуби Дрор, батальонный командир «Голани»[11], погиб в войну Судного дня, во время боев за гору Хермон.

Ни один из нас не шел на уступки, когда речь шла о том, чтобы быть на передовой во время атаки. Никто не признавал компромиссов, когда речь шла об исполнении порученного задания. Всюду и всегда мы поступали согласно девизу нашего интерната: «Хладнокровно и уверенно».

Есть что-то необычное в том, что старшеклассник решает покинуть родительский дом и поступить в интернат, особенно если речь идет об армейском интернате. Я не припомню, чтобы, будучи подростками, мы хоть раз говорили о том, что заставило каждого из нас принять такое решение. Видимо, это казалось простым и очевидным выбором. Служба в армии считалась в те годы жизненно необходимой для национального выживания, и армия пользовалась всеобщим уважением, в котором не было ничего показного или неестественного.

И самое главное, военная карьера создавала ощущение собственной миссии и была поводом гордиться собой, чего в наши дни совершенно не стало. Поэтому не удивительно, что нам хотелось стать частью этой организации. Для нас это было очевидно, хотя объяснить другим порой бывало трудно. Наши семьи поддерживали нас так же, как принято поддерживать любимых сыновей. Однако наши друзья — как дома, когда мы приезжали «на побывку», так и в хайфской школе «Реали» — требовали дополнительных объяснений и подкалывали нас с типичной для подростков жестокостью и сарказмом. Поэтому мы держались друг друга, подобно участникам секты, ощущающей свое превосходство над окружающими, — секты с уникальным призванием — готовить своих адептов к высшему служению.

Я лежал в освещенной камере, понимая, пользуясь летной терминологией, что веду со своими египетскими тюремщиками ближний маневренный воздушный бой. Удастся ли мне занять выгодную позицию, чтобы сохранить преимущество в этой схватке? Что поможет мне удержаться в воздухе, не войти в штопор и не рухнуть вниз? Сможет ли мантра «Я боевой летчик, я офицер» придать мне необходимую энергию? Есть ли в моем арсенале какие-либо другие боеприпасы? Возможно ли вообще планировать в моей ситуации, или нужно просто верить, что собранность и быстрота мышления помогут мне справиться со всем, что меня ожидает.