Я стала листать брошюру. На первой картинке были изображены пустыня и одинокая фигура в капюшоне, идущая на горизонте. «Бог обещал прислать пророка, а прислал воина». На следующей странице тот же человек шел по вымощенной булыжником мостовой, направляясь в диковинный средневековый город с замком, чьи остроконечные башни виднелись вдали. Вдоль дороги торчали пики с насаженными на них человеческими головами.

На следующей картине ракурс изменился, и человек был изображен в профиль. Был виден край его подбородка, но лицо по-прежнему оставалось скрытым. «Правители города боялись возвращения Нищего…»

Я почувствовала легкое отвращение. С технической точки зрения работа производила впечатление: выполненные ручкой рисунки были очень четкими и реалистичными. Иногда заключенные рисуют подобные картинки, когда у них есть талант, много свободного времени и мало бумаги. Но отрубленные головы и гипертрофированная мускулатура Нищего придавали рисунку оттенок брутальности и жестокости на грани неприличия. Такие комиксы нравятся мальчишкам, у которых нет постоянных девушек. Я посмотрела на Джоша, рассчитывая получить объяснение.

— Они хотели, чтобы я отдал это моей матери. — Его голос звучал спокойно, я видела, что он совершенно подавлен, очень устал и не испытывает никаких эмоций.

— Твоей матери? — Я вспомнила женщину в номере мотеля и ее розовые щеки.

— Да, на сохранение. Этот комикс надо спрятать там, где его никто не найдет. Но я не мог втягивать ее в это. Только не в день похорон отца.

— Значит, ты хочешь, чтобы я взяла его? — спросила я таким тоном, словно хотела выяснить, в своем ли он уме.

Джош пожал плечами. Мне показалось, ему все равно, возьму я эту брошюрку или выброшу. Создалось впечатление, что его это совершенно не волнует. Он просто хотел избавиться от груза, давящего на плечи. Он не пытался мной манипулировать, в его поведении не было угрозы, одна лишь покорность. Я купила ему жареной картошки, и он подумал, что может мне довериться. Я попыталась понять, что все это значит и смогу ли я воспользоваться его слабостью для своего продвижения по службе.

— Кто? — спросила я. — Кто «они»?

— Джон Кроули.

Я плохо знала Кроули. Этот матерый уголовник всегда держался особняком. Я обращалась с ним достойно, потому что он никогда не впутывался в мелкие разборки, всегда был собран и сосредоточен — иногда эти качества можно спутать с наличием интеллекта. Он уже год жил в лазарете из-за руки, которую умудрялся постоянно ломать. Я не задумывалась о причине столь частых неудачных падений Кроули. Но не нужно обладать богатым воображением, чтобы предположить, что это было предупреждением от недовольных товарищей по заключению.

— Кроули попросил тебя отдать это на сохранение?

Последовала долгая пауза. Казалось, Джош пытался понять, насколько веским был его довод.

— Нет. Я сам взял комикс у него.

«Значит, украл», — отметила я молча.

— Получается, никто не просил тебя передать это, Джош? — Когда он не ответил, я продолжила: — Ты знаешь, что такое воровство в тюрьме?

Выражение его лица переменилось, оно исказилось страхом.

— Да.

— Тебе лучше не воровать вещи из камер других заключенных.

— Я не воровал.

— Если взял что-то из чужой камеры, это быстро станет известно, и тогда тебе не поздоровится.

— Кроули не причинит мне вреда.

— Если не он, так кто-нибудь другой. Просто из принципа.

— Кроули мой друг.

«Кроули его друг». Я не удержалась и покачала головой:

— Тебе не стоит заводить здесь друзей. Не доверяй тем, кто говорит, что он твой друг…

Я осеклась. Он ведь восемнадцатилетний подросток с неуравновешенной психикой. Работая в тюрьме, я поняла, что не в каждом споре можно выиграть, используя доводы разума.

— Как давно ты в лазарете? — Я старалась тщательно подбирать слова.

— Около четырех месяцев. С тех пор как попал в Дитмарш.

— А почему тебя поместили туда?

Я позволила себе запрещенное любопытство. Меня не касалось, каким образом и почему размещали заключенных, и все же я считала своим долгом выяснить некоторые подробности.

Он пожал плечами:

— Не знаю. Я хотел сидеть в общем блоке. Хотел отбывать срок вместе с остальными. Я просил смотрителя Уоллеса, чтобы он посадил меня в обычную камеру, но он не позволил.

Мое сердце учащенно забилось, когда я услышала, что Джош так спокойно рассказывает об особом к нему отношении со стороны смотрителя.

— Не думаю, что ты хочешь сидеть, как остальные, Джош, — заметила я. — Нет, ты этого не хочешь.

Он кивнул, будто соглашаясь, а затем стал говорить о выигрышных сторонах его положения.

— Камера Кроули находится рядом с моей. Я так рад, что познакомился с ним. Иначе бы, наверное, не пережил мою первую неделю там. Мы много говорили. Я иногда помогал ему надеть рубашку. Он давал мне советы, как приспособиться к жизни в тюрьме. У нас много общего.

Я удивленно приподняла брови.

— Джош, какого рода была ваша дружба?

— Он рисует, — пояснил Джош. — Я тоже. Он отвел меня на занятия по художественной терапии. Меня взяли без очереди, а ведь все хотят попасть туда.

Художественная терапия? Ну конечно, зэки вышибут двери, лишь бы их взяли на этот курс.

Джош вздохнул.

— Я просто пытаюсь помочь ему. Он боится, что у него могут возникнуть неприятности.

— А почему у него должны быть неприятности? Что он натворил?

Я хотела получить ответ. Желала услышать признание. Но Джош не предоставил мне такой возможности.

— Дело не в нем. А в его рисунках. Их могут неверно интерпретировать, — ответил он.

И как такой мальчик, как Джош Рифф, собирался выжить в Дитмарше? Он совершенно неприспособленный. Другие зэки, даже самые тупые, быстро ориентировались в ситуации и понимали, как надо вести себя и как важно держать рот на замке.

Я снова пролистала брошюру. Нищий шел по городу, никем не узнанный. Его лицо, скрытое капюшоном, всегда оставалось в тени. На каждой картинке он встречался с новыми жителями города: хозяевами баров, проститутками, торговцами, жрецами. Некоторые из них были его старыми знакомыми, и он удивлялся, когда они не узнавали его. Другие лишь слышали о нем, но, осознав, кто перед ними, со страхом и уважением преклоняли перед Нищим колена. Никто не называл его иначе, как Нищий, даже разбойники, которые на одной из страниц окружили его в темном переулке и набросились с кулаками. Нищий вступил с ними в схватку. Плащ распахнулся, демонстрируя мускулистое, покрытое шрамами тело. Он отшвыривал нападающих, размахивал деревянной палкой, выбивая им зубы и раскраивая черепа.