Отчасти столь крутую перемену общественного мнения определила эпидемия СПИДа девяностых годов. Но число жертв этого отвратительного синдрома, второй чумы двадцатого века, оказалось несравненно меньше количества умерших от других болезней. Миллионы курильщиков гибли в страшных муках от своего убийственного пристрастия. В их числе и отец Дональда. Свою работу Крейг воспринимал как уплату долга, месть, поэтическое возмездие. Сын заработал не одно состояние, «чистя» классические киноленты и спасая новое поколение зрителей от монстра, отнявшего жизнь отца.

Некоторые фильмы настолько пропитались табачным дымом, что «отмыть» их казалось невозможно. Однако в потрясающем числе случаев умелая компьютерная обработка убирала оскорбительные сигареты из рук актеров и пепельницы со столов. Техника, столь ловко смешивающая реальный и воображаемый миры в столь знаковых картинах, как «Кто подставил кролика Роджера», имела массу других областей применения, и не все они были легальными. Однако, в отличие от видеошантажистов, Дональд Крейг имел право заявить, что выполняет полезный социальный заказ.

Он познакомился с Эдит на премьере «вычищенной» им «Касабланки». Девушка сразу подсказала, как сделать картину еще лучше. Хотя знакомые шутили, что он женился на Эдит из-за ее алгоритмов, брак вышел успешным и на личном, и на профессиональном фронте. По крайней мере, был таким первые несколько лет…

— … Работа, кажется, несложная, — произнесла Эдит Крейг, когда с экрана исчезли последние титры. — На весь фильм всего четыре проблемные сцены. Как же приятно иметь дело со старым черно-белым кино!

Дональд молчал. Не хотелось признаваться, насколько сильно потряс его фильм. На щеках до сих пор не высохли слезы. «Что же, — думал он, — так трогает меня?» В фильме показана реальная история, по-прежнему известны имена сотен людей, смерть которых изображена на экране, пусть в исполнении актеров… Нет, этого мало. Есть что-то еще. Не настолько он сентиментален и слезлив…

Эдит не обратила внимания на эмоции Дональда. Выведя на экран первую секвенцию кадров, женщина задумчиво смотрела на замершие изображения.

— Начнем с кадра три тысячи семьсот пятьдесят один, — деловито произнесла она. — Поехали… Мужчина закуривает сигару… Мужчина справа говорит… Сцена заканчивается кадром четыре тысячи четыреста тридцать два… Вся последовательность занимает сорок пять секунд… Какова клиентская политика насчет сигар?

— В случае исторической необходимости позволительно не удалять. Помнишь ретроспективу с Черчиллем? Нельзя было притвориться, будто он не курит.

Эдит зашлась своим фирменным лающим смехом, все больше раздражающим Дональда.

— Не представляю Уинстона без сигары. Он, похоже, не особо страдал от табака. Как-никак дожил до девяноста!

— Просто повезло. Вспомни беднягу Фрейда. Сколько лет он промучился, пока врач не согласился убить его. Ближе к концу раны так смердели, что даже собака Зигмунда отказывалась к нему подходить.

— Значит, по твоему мнению, историчность не пострадает, если мы отнимем сигары у миллионеров девятьсот двенадцатого года?

— Именно. На ход истории они никак не влияют, так что все нормально. Голосую за чистку.

— Хорошо. Шестой алгоритм справится. Добавим пару-тройку подпроцедур…

Пальцы Эдит запорхали над клавиатурой. Она ввела команду. Жена научилась не спорить с решениями Дональда в подобных вещах; он слишком эмоционально относился к работе, хотя прошло уже двадцать лет с тех пор, как юный Дональд наблюдал за медленной смертью отца.

— Кадр шесть тысяч девяносто три, — проговорила Эдит. — Шулер обкуривает жертв. У ребят слева сигары, но не думаю, что зрители их заметят.

— Ладно, пусть остаются, — неохотно согласился Дональд. — Давай попробуем вырезать облачко дыма справа. Попытайся убрать с помощью алгоритма тумана.

«Так странно выходит, — думал он. — Одно приводит к другому, второе — к третьему, и дальше по цепочке. В конце концов мелкими шагами приходишь к цели, никак не связанной с отправной точкой». Несложная с виду проблема ликвидации дыма и восстановления скрытых пикселей на частично испорченных изображениях привела Эдит в мир теории хаоса, непрерывных функций и неевклидовой метагеометрии.

Затем она переключилась на доминирующее направление математики последнего десятилетия двадцатого века — фракталы. Дональда стало волновать, что жена уделяет столько времени изучению чудесных пейзажей, рождающихся в ее мозгу. Он считал ее увлечение бессмысленным.

— Готово, — продолжала Эдит — Теперь посмотрим, как справится подпроцедура пятьдесят пять. Взгляни, кадр девять тысяч восемьсот семьдесят три — сразу после столкновения… Мужчина перебирает льдинки на палубе. Обрати внимание на тех, кто за ним наблюдает. Группа людей слева.

— Ничего страшного. Пропустим. Дальше.

— Кадр двадцать одна тысяча триста девяносто семь. Боюсь, эту секвенцию не спасти. Сплошные сигареты, и вдобавок курящий мальчишка. На вид лет шестнадцать-семнадцать. К счастью, сцена не особо важная.

— Да, просто вырежем кадры. Еще что-нибудь?

— Нет. Только звуковая дорожка, начиная с кадра пятьдесят две тысячи семьсот шестьдесят три. Сцена в спасательной шлюпке. Разгневанная дама восклицает: «Как этот мужчина смеет курить в такой ситуации! Отвратительно!» Но жертву ее гнева мы не видим.

Дональд рассмеялся.

— Забавная реплика. Оставь, как есть.

— Хорошо. Понимаешь, что это значит? На работу уйдет всего пара дней. Аналогово-цифровое преобразование мы уже сделали.

— Да… Но клиенту нужно представить все так, будто дело попалось не из легких. Кстати, когда он просил закончить?

— В кои-то веки не «ко вчерашнему утру». Сейчас только две тысячи седьмой. До векового юбилея — пять лет.

— Это меня и смущает, — задумчиво проговорил Крейг. — Почему так рано?

— Дональд, ты новости смотришь? Люди строят долгосрочные планы и пытаются заработать деньги, хотя вслух об этом не говорят. Предстоит многое сделать, прежде чем поднимут «Титаник».

— Никогда не принимал эти сообщения всерьез. Корабль сильно разрушен, разбит на два куска.

— Говорят, именно поэтому подъем будет гораздо проще. Любые инженерные проблемы можно решить, нужно лишь вложить побольше денег.

Дональд молчал. Он едва расслышал слова Эдит. В его сознании снова и снова прокручивалась сцена из фильма. Он будто видел ее на экране; теперь понятно, почему Крейг плакал в темноте.

«Прощай, дорогой сын», — прошептал молодой английский аристократ спящему мальчику. Ребенка передали в спасательную шлюпку. Он больше никогда не увидит отца.

Прежде чем погибнуть в ледяных водах Атлантики, англичанин узнал и полюбил сына, и Дональд завидовал ему. Эдит заявила мужу о своем твердом решении еще до того, как шлюпка отошла от гибнущего корабля. Жена подарила ему дочь. Но Аде Крейг не суждено получить брата.