План, изобретённый человеческой головой, тем и хорош, что его вполне можно пересказать человеческими словами. Звучит всё равно абсурдно, но главное – наконец-то хоть как-то звучит!

Коротко говоря, план заключался в том, что клин вышибают клином. Если древнее зло всегда подбирается к жертве, прикинувшись радостным чудом, значит, хочет быть этим чудом, просто не умеет им стать. Потому и грызёт потом так беспощадно свою несчастную жертву: мстит, что не смогла своей любовью и верой его превратить. Но это, конечно, легче сказать, чем сделать, поди одной только наивной верой измени природу древнего зла. На такое никому сил не хватит, ни человеку, ни даже целому городу – пока он один. Потому и говорил поутру, что понадобятся помощники. Очень много помощников; сколько – чёрт его знает, конечно. Может, нескольких сотен хватит, а может, ста тысяч окажется недостаточно. Ладно, чего зря гадать, поглядим.

Сидел на ступеньке дома, где притаилось древнее зло, вот прямо сейчас присмиревшее, не то от его насмешек, не то от того, что впервые за всю свою тяжкую вечность встретило настолько полное понимание. И ощутило… а что оно, собственно, ощутило? Может, надежду? Было бы круто, если и правда её. Зло, которое способно надеяться хоть на какое-то условное «лучшее», не такое уж великое зло.

Ладно, – подумал Роман, – надеется оно или просто боится, я пойму когда-нибудь позже. Ну или не пойму никогда. Важно сейчас не это, а то, что никакое лютое зло оставаться собой не сможет, если достаточно много народу будет считать его прекрасным, волшебным, самым добрым в мире добром.

Взял бутылку и пошёл по направлению к дому. По дороге понемногу всё и прикончил – пока не зло, кальвадос. Прежде, чем выкинуть пустую бутылку в урну, поцеловал её в ледяное стеклянное горлышко – всё-таки самое первое настоящее чудо, которое с ним-человеком в новой жизни произошло. И услышал, как кто-то поблизости говорит насмешливым баритоном:

– Ничего себе у тебя закидоны – целоваться с холодным стеклом!

Голос звучал настолько по-человечески, что Роман сперва огляделся по сторонам и только потом сообразил, что это город так дразнится. Совершенно настоящим человеческим голосом! Который можно услышать ушами! Ну и дела.

– Сам же дал мне отпить человеческой жизни, которую для себя варил, – объяснил ему город. – Жалко, её не хватает, чтобы тоже в кого-нибудь превратиться и человеческими ногами по собственным улицам погулять. Но зато я теперь могу совсем настоящим человеческим голосом разговаривать. Здорово получилось! Раньше меня мало кто слышал, а теперь практически с кем угодно могу говорить. Я уже с кучей народу сегодня здоровался и вежливо спрашивал, как дела. Правда, они почему-то пугаются. Некоторые даже начинают креститься, словно я какая-то зловещая сказочная сатана. Это так удивительно! Совершенно необъяснимо. Но мне всё равно понравилось. Смешная игра – всех пугать!

Сказал с бесконечной нежностью, которая непонятно откуда взялась в человеческом теле, до сих пор был уверен, этой штуке настолько сильные чувства не по плечу:

– Надо же, какие странные люди. Почему-то пугаются! Незнакомого голоса, который неизвестно откуда звучит. Вот уж действительно удивительно. Совершенно необъяснимо! Никому никогда не понять.

– Это «сарказм» называется, – укоризненно заметил голос. – Высшая степень иронии, что-то там, бу-бу-бу. Думал, не догадаюсь? А я, между прочим, умный. У меня даже есть университет!

В первый год писатель Роман за работу толком так и не взялся. Официальная версия – «собирал материал». Но он и сам понимал, что это просто отмазка для бьющего копытом издателя, появившегося в его новой жизни вместе с кучей других коллег и просто знакомых, которые тоже невесть откуда взялись.

Сколько раз уже варил себе жизни, столько раз удивлялся, что к каждой из них непременно прилагаются совершенно обычные люди, которых ты якобы издавна знал. Часто думал: интересно, что они сами чувствуют? Неужели не спрашивают себя, откуда я взялся? Так уверенно помнят несуществующие события, что ни на секунду не сомневаются в них?

Впрочем, сам никого никогда не расспрашивал, чтобы не порвать эти ему самому непонятные хрупкие связи и с ума никого нечаянно не свести.

* * *

В общем, в первый год он почти ничего не делал. Просто не мог за работу себя усадить. Жизнь в городе-друге не прибавляет усидчивости, наоборот, от любых трудов отвратит.

Выйдешь из дома на четверть часа, предположим, за хлебом, а он сразу такой: «Привет! Где тебя всё утро черти носили? Или наоборот, не носили, а держали в плену? У меня, между прочим, ярмарка на центральном проспекте, сам не понял, откуда она взялась. И три новых дерева выросли прямо на крышах, из черепицы, это же считается чудом, да? А одна смешная девчонка фиалки в старый солдатский сапог посадила, и теперь у неё во дворе вместо клумбы цветёт сапог! А прямо с утра в туалете привокзальной пивной один человек повесился; между прочим, отличный мужик, когда-то был концертмейстером, а потом крепко запил, никакого сладу не стало с ним. Так вот, сегодня с утра он повесился на подтяжках, зелёных с кленовыми листьями, шикарная штука, ты такие видел вообще? Здорово получилось, был бы сам человеком, только на таких бы и вешался, все пивные бы с этим номером обошёл. Но ты, смотри, никогда так не делай, а то вдруг потом не воскреснешь, и я без тебя загрущу. Ещё я сегодня понял, что нам тут срочно нужны драконы. Увидел на киноафише, красивые – обалдеть! Шикарно будет смотреться, когда такое драконище с утра пораньше выползет на какой-нибудь цветущий бульвар! Короче, хочу дракона. Ты случайно не знаешь, где их берут?.. Как – не приживутся? Почему это – нечем кормить? Они же вроде огнём питаются, так я просто устрою побольше пожаров, у меня как раз много деревянных домов. Да ну тебя, почему сразу «ни в коем случае»? Целиком-то небось не сгорю».

И это только начало, наговориться с этим городом невозможно, у него всегда полно нелепых историй и абсурдных идей. Слово за слово, чашка кофе, рюмка чего-то покрепче, и вот уже глубокая ночь, а ты в каком-то овраге, откуда чёрт разберёт, как ещё выбираться, сидишь совершенно счастливый на голой земле. И город, аккуратно поддерживая тебя корнями столетних деревьев и крайне бесцеремонно подпихивая невидимым, но явственно ощутимым коленом, смеётся, пока ты карабкаешься по склону: «Говорил же, не превращайся ты в человека! Люди дурацкие, они не умеют летать».

Короче, где-то год писатель Роман вовсю наслаждался своей новенькой человеческой жизнью. Даже немного больше, до следующей весны. Но в апреле наконец спохватился: спешить, конечно, особо некуда, мы с городом славно проводим время, но сердце-то у него как болело, так и болит. И чувствительным людям здесь, кстати, живётся… ну, скажем так, удовольствие на любителя. Кто до сих пор не повесился на подтяжках, уже молодец.

Взял себя в руки и засел за работу, как настоящий писатель, всерьёз. Город, конечно, с утра до ночи дёргал его за рукава и штанины, звал гулять, соблазнял цветущими сливами и новыми ресторанами, даже пару воздушных шаров, настоящих пассажирских, с корзинами, неизвестно где беспардонно стырил и в небо над собой запустил. Но после того, как Роман наконец догадался предложить ему вместе придумывать книжку, прогулки стали частью работы. Оказалось, говорящий город – идеальный соавтор. Никто во всём мире таких историй не сочинит!