конунга. Потом, наевшись и напившись, они спустятся за стену, к ручью, и там побуянят от души. Кого-то, как обычно, покалечат или даже порешат – ну так что ж, дело молодецкое.

Во двор Хельги посмотрел мельком, нечего там было разглядывать. Задрал голову кверху, воззрился в небо. Вблизи старые глаза видели плохо, но в даль, особенно высокую, лучше, чем в молодости.

Все последние недели по ночам в небе светилась хвостатая звезда, огненное копье Одина.

Когда оно воссияло впервые, Хельги подумал, что копье нацелено в него, и обрадовался. Бог Один оценил великие деяния великого воина и уготовил ему великую смерть, о которой потом будут слагать саги. «Рази меня, копье, в грудь!» – воскликнул Хельги, вынув Блутганг из ножен. Но ничего не произошло – ни в первую ночь, ни в последующие. Копье небыстро перемещалось от одного края неба к другому. Оно целило не в Хельги. Видно, его время еще не пришло. А может быть, и никогда не придет.

Славяне называли конунга Хельги «Вечным Олегом», потому что он был очень стар, правил несчетное количество лет и те, кто помнил его золотоусым – таких осталось немного – все сами состарились. Одни говорили, что Вечному Олегу сто лет, другие, что намного больше. Хельги такие слухи поощрял. Люди должны думать про правителя, что он всегда был и всегда будет.

Но и подлинный возраст конунга, известный только ему одному, был редкостен – три четверти века. Мало кто доживает до таких лет. Из тех, кого Хельги доводилось знать, он один.

Сколько их было – мальчишек, вместе с которыми он выпил крепкого мьёдра за взрослым столом! Их, двенадцатилеток, собрали в Ястребиную ночь со всей Ютландии. Конунг Харальд, старший брат Рёрика, сказал: «Посмотрим, кто из вас больший мужчина!» И все стали пить рог за рогом, и смеялись, и один за другим валились со скамей, и в конце концов остался сидеть один Хельги. Так оно было и потом. Сверстники выросли и один за другим канули кто в землю, кто в воду – большинство с мечом в руке – и сейчас пируют в чертогах Одина, удивляются: где это Хельги?

Он и сам удивлялся, но пил, пил мьёдр земной жизни рог за рогом, уж давно и хмелеть перестал, а не падал. Сидел за столом, окруженный новыми сображниками, да и те-то уже не раз сменились.

А ведь когда-то старым стариком ему казался Рёрик. Сколько было Рёрику, когда он лег в погребальную ладью? Немногим за шестьдесят. Усы и заплетенный чуб у Рёрика были белые, зубы желтые, морщинистое лицо бурое, как дубленая кожа, маленькие выцветшие глаза блестели неистовым ледяным огнем, как у змеи, – мало кто мог выдержать этот бешеный взгляд. Хельги выдерживал, не моргал. И когда Рёрик сказал ему тихим, свистящим шепотом: «Я знаю про тебя и Фрейю, Эслог вас видела», тоже не отвел взгляд и не мигнул. В тридцать пять лет Хельги совсем ничего не боялся, но удивляться еще не разучился – это приходит с возрастом – и очень сильно удивился, что в сестре ненависти к сопернице больше, чем любви к родному брату.

Увидев на лице шурина только удивление, но не страх, Рёрик понял, что он в опасности, но поздно. Хельги уже схватил конунга левой рукой за горло, а раскрытой ладонью правой со всей силы ударил в лоб – этому смертельному приему его научил когда-то один грек. Хрустнули сломанные шейные позвонки, змеиные глаза закатились под лоб, Рёрик захрипел и умер. Они были в шатре вдвоем, стража ничего не услышала.

«Эй, сюда! – крикнул Хельги. – Конунг упал!»

Меч положили уже в мертвую руку, и пальцы на рукояти не сомкнулись. Не повезло Рёрику. Не попадет в чертог Одина.

Зато хоронили его со всей пышностью, как великий человек заслуживал. Разодели в парчу, увенчали золотым обручем, поставили на ладье шелковый шатер, срубили на дрова пятисотлетний дуб. Женщин Рёрика спросили, которая из них желает сопроводить конунга в странствии до ворот Вальгаллы (от всех ведь скрыли, что конунг умер без меча в руке).

Фрейя сразу сказала: «Я!»

– Есть красивее и моложе тебя! – воскликнул Хельги. – Рёрик заслуживает, чтобы с ним на костер легла самая лучшая наложница!

Люди посмотрели на всегда сдержанного хёвдинга с изумлением, только сестра Эслог, старшая жена покойного, понимающе усмехнулась.

– Конунг любил меня больше всех, – твердо молвила Фрейя, и усмешка на лице Эслог превратилась в гримасу.

Когда спутницу конунга спросили, от кого она возьмет в дорогу жизненную силу, Фрейя указала на Хельги.

Обряд предписывал, чтобы спутница приняла в себя семя кого-то из родичей умершего – иначе может прерваться жизнь рода. Раньше Хельги любил Фрейю тайком, жадно, где придется, но последнее их соитие происходило на глазах у тысяч людей. В шатре, где они делили ложе, горели яркие светильники, и движущиеся тени на пологе были видны толпе, которая провожала конунга в счастливый путь песнями и веселыми криками.

– Зачем ты это сделала? – спросил Хельги. – Теперь мы могли бы больше не прятаться.

– Нет, Эслог сжила бы со света и меня, и моего Ингвара, – ответила Фрейя. – Ведь конунгом станет ее прыщавый Гунтор. Но после того, как я сопровожу старого хряка в Вальгаллу, тронуть Ингвара она не посмеет. Пообещай, что будешь оберегать Ингвара, ведь рыженький – и твой сын.

– Мой? – удивился Хельги. Раньше она этого не говорила.

– Твой. Помнишь, как я купалась в реке, а ты меня увидел, и у нас случилось это в первый раз? Тогда я и понесла.

– Не может быть! Мой сок бесплоден.

– Просто ты тратил его не на тех женщин. Хватит разговоров, лучше обними меня. Летняя ночь короткая.

И он обнял ее в последний раз, между двух чаш с горящим маслом, около помоста, на котором лежал мертвец.

Такой женщины, как Фрейя, Хельги никогда больше не встретил, хотя искал повсюду.

Когда Фрейя смеялась, глаза у нее были солнечные, а когда печалилась – лунные. Ах, если б Рёрик умер с мечом в руке и попал в Вальгаллу, Фрейя тоже обитала бы валькирией во дворце Одина. Но где она бродит в загробном мире, знают одни боги.

В любом случае оттуда видно всё, что происходит здесь, на земле. И Фрейя, где бы она ни была, может быть довольна. Хельги сделал больше, чем пообещал.

Гунтор, старший сын Рёрика, пережил отца всего на один день. На поминальном пиру вышел облегчиться, хмельной споткнулся в темноте да ударился головой о камень – так было потом объявлено. Наследником стал маленький Ингвар. Он и теперь, сорок