— А для чего у тебя в руках плеть? — спросил Брук.

— Не помогает: сама работа такая медленная.

— Это верно, — сказал Кандараки. — Я давно уже говорю, что нужно перейти на химическое сгущение сока. В других местах давно уже не сушат над костром.

— Если это более выгодно, надо будет обсудить, — ответил Брук.

Пошли между рядами деревьев. Рабочие еще больше засуетились, забегали. Возле одного дерева Брук вдруг остановился и, показывая рукой, сурово спросил у Файлу:

— Это что такое? А? Файлу забормотал:

— Я… я не видел. Это Чик Чу.

— А ты для чего здесь поставлен? — крикнул Брук и, подняв плеть, тяжело опустил ее на спину

Файлу. Тот только склонился еще ниже и жалобно пробормотал:

— Прошу прощения, господин… больше не буду…

Между тем сюда спешил бедняга Чик Чу — это было его дерево. Подбежал и — побелел как полотно. Горшок был полон, и каучуковый сок, видно, давно уже лился через край.

Брук даже не взглянул на китайца и, отходя, только бросил Файлу:

— Смотри в другой раз…

Файлу склонился чуть не до земли, провожая Брука преданным взглядом. Но едва тот отошел, как Файлу тут же сделался в сто раз более важным и грозным, чем сам Брук.

— Ну-у, — прошипел он, поворачиваясь к Чик Чу, — а теперь мы с тобой рассчитаемся.

Китаец упал на колени, стал просить:

— Извини… господин… не буду… не успел… господин!..

Но «господин» не смилостивился… Ведь ему только что пригрозил другой господин, который в свою очередь боялся третьего.

Вечерело. Над сырой плантацией стал подниматься туман. Это самое нездоровое время в жарких странах. Европейцы обычно в такую пору сидят дома и носа не кажут на улицу.

Работу закончили и пошли домой. Для рабочих специально было построено недалеко от плантации большое здание, только не на сваях, как для хозяев, а прямо на земле.

Во дворе негр-повар, или «кок», как повсюду на море зовут поваров, уже поставил огромный котел черного варева из бобов. Бобы и рис, приправленные кокосовым маслом, были почти что единственной пищей рабочих. Мяса они и в глаза не видели.

Правду сказать, его и не было на острове. Свиней на Новой Гвинее не разводят, коров тоже. Привезли было несколько голов на станцию; ясное дело, они предназначались для белых, да и то главным образом ради молока. Хозяева, конечно, баловались иной раз и дичью, а у рабочих только рыба бывала на обед довольно часто.

Похлебали варева и пошли спать. Помещение было огромное; вдоль стен стояли нары, на которых лежал сухой тростник и ничего больше. Только кое-где валялись еще лохмотья — одежда рабочих да в головах вместо подушки лежал узелок.

Рабочие бросились на свои нары и тотчас уснули.

Не спал только Чик Чу: следы плети на его теле не мирились с жесткой постелью. В углу стонал, метался в лихорадке один кореец.

Не спалось и Файлу.

Он жил в этом же самом сарае, но как надсмотрщику ему был особо отгорожен уголок возле входа.

Ни на минуту не мог он забыть удара, который получил сегодня от Брука. Правда, не впервой ему попадало, в свое время он получил положенную долю плетей. Но вот уже два года, как он сам сделался старшим; сам мог бить своих товарищей, как когда-то били его; часто случалось, — да вот, например, сегодня, — что его даже называли господином, — его, темнокожего, человека низшей породы.

Шло время, и он начинал уже считать себя человеком — сначала среди подчиненных ему рабочих, а потом немного и среди «них», белых.

И вот сегодня ему напомнили, что он еще не человек.

И все из-за этого проклятого Чик Чу! Не будь его, так, может быть, и навсегда привыкли бы к мысли, что Файлу — человек.

Жалко, что мало всыпал этому поганому китайцу. И Файлу готов пойти сейчас же и добавить.

Между тем под окнами, возле строения, появилась какая-то фигура. Осторожно кралась она вдоль стены, приближаясь к дверям. Двери без скрипа открылись, и в помещение вошел человек. Видно было, что это свой: он хорошо разбирал дорогу в темноте и уверенно продвигался к тому месту, где спал Чик Чу. Наклонившись над соседом Чик Чу, незнакомец стал всматриваться ему в лицо.

— Кто тут? — спросил Чик Чу.

— Тсс!.. — прошептал незнакомец. — Это я: Чунг Ли.

— Ты?! — крикнул Чик Чу и, забыв про боль, вскочил с постели.

— Тише! Что ты делаешь? Ты погубишь меня! — зашипел Чунг Ли.

И действительно, Файлу услышал и заворочался.

В этот самый момент один из рабочих громко забормотал что-то сквозь сон. Файлу успокоился. Выждав немного, Чунг Ли спросил:

— Где брат?

— Нету, — ответил Чик Чу.

— Умер?

— Нет, убежал.

Чунг Ли едва не застонал от отчаяния.

— Куда? Почему?

— После того как ты убежал, — начал шептать Чик Чу, — Брук на твоем брате стал злость сгонять. Никак не мог простить, что ты его посмешищем для всех сделал, а он тебя и наказать не смог. Все время ему казалось, что рабочие над ним смеются. Как увидит, что кто-нибудь улыбается, тут же за плеть… Особенно Хунь Чжи доставалось. Не было дня, чтобы ему не попадало. Конечно, чтобы угодить Бруку, Файлу, собака, изо всех сил старался. Хунь Чжи совсем житья не стало, а тут еще Брук говорит: будешь хоть десять лет спину гнуть, пока за брата не отработаешь. Как раз тогда папуас Качу бежать собирался. Хунь Чжи и решил бежать вместе с ним, потому что Качу здешний, мог помочь. И вот уже четыре дня как они убежали, — закончил Чик Чу.

— Всего четыре дня?

— Да, четыре. Ты совсем немного опоздал, — сочувственно сказал Чик Чу.

Чунг Ли опустил голову и словно окаменел. Он готов был плакать от отчаяния. Целый год бродил по острову, чудом остался в живых, наконец раздобыл столько золота, сколько они вдвоем с братом не заработали бы и за десять лет, рискуя жизнью, вернулся сюда, чтобы забрать брата и вместе с ним добираться до дому, — и все это напрасно! Но нельзя ведь оставить брата здесь. Искать? Но где? А приди он всего на четыре дня раньше…

— Зачем ты вернулся сюда? Не знаешь разве, что тебе угрожает? — спрашивал Чик Чу.

— Знаю, хорошо знаю. Но я пришел, чтобы взять с собою Хунь Чжи и вместе бежать домой. У меня теперь столько денег, что хватит на двоих.

— Откуда?

— В глубине острова есть горы, куда не ступала еще нога белой собаки. Там я нашел золото. Какая-то тень мелькнула в темноте: потом тихо-тихо скрипнули двери…