«И все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит! И все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он горит!» – надрывалось радио.

Я отвлёкся от консервов и задумался о том, кто это поёт.

Так задумался, что даже не заметил, как меня окружили четыре милиционера.

– Ваши документы, гражданин, – сказал один из них, представившись и назвав звание. – Почему вы в такой час не на работе?

4.

В отделении милиции было так же тоскливо, как у меня на душе. Стандартные, довольно-таки обшарпанные стены – снизу зелёные, сверху белые. Пыльные подоконники. В коридоре – стенд «Они сражались за родину» с фотографиями ветеранов. В кабинете, куда меня привели, – груда папок на столе, ни единого компьютера и непременный портрет вождя, Юрия Владимировича.

Фамилия участкового была Рогожкин. Это был тщедушный паренёк, на вид моложе меня, но с усталым взглядом человека, уже немало повидавшего.

– Ну что, гражданин, – устало и как-то безнадёжно проговорил он. – Может, всё-таки представитесь? Или задержать вас до выяснения личности?

Когда менты замели меня в магазине, я не придумал никакого правдоподобного объяснения тому, почему я не на работе. По первости хотел было сказать, что безработный, да побоялся: в СССР безработицы нет ведь! Представиться я тоже отказался и всю дорогу до отделения думал о том, как бы вывернуться из этой истории. Ничего толкового так и не придумал.

– Ладно. Моя фамилия Колобков, – признался я. – Но паспорта нет. Потерял.

– Очень жаль, гражданин Колобков, что вы так халатно обращаетесь с документами, которые вам выдало государство, – сказал милиционер. – Ну так где же вы работаете? И почему в четыре часа дня в четверг шатаетесь по универмагу вместо того, чтобы быть на рабочем месте?

– Тут такое дело… – я вздохнул. – Вы, товарищ милиционер, мне наверняка не поверите. Дело в том, что я путешественник во времени. Я прилетел из будущего.

– Гражданин Колобков! – отозвался Рогожкин. – Мы с вами взрослые люди!..

– Понимаю, вы, конечно, мне не верите! Но правда! Я перенёсся сюда из 2022 года! Чтоб спасти СССР!

– От вторжения марсиан, я полагаю?

– От распада! Понимаете, всего через восемь лет Союз распадётся!

– За восемь лет вы сможете отсидеть за тунеядство четыре раза.

– Гражданин Рогожкин, я серьёзно! В девяностые тут уже будет пятнадцать отдельных стран! И все под влиянием Штатов!

– Может, ещё небо на землю упадёт? – язвительно поинтересовался милиционер. – Гражданин Колобков, ведите себя по-человечески, не заставляйте меня вызывать психиатров!

– Да блин! Вот вам кажется, что СССР навсегда, да? А шиш! Андропов скоро умрёт. Потом будет старый Черненко, он тоже умрёт. А потом генсеком изберут предателя Горбачёва…

Рогожкин встал.

– Гражданин Колобков! Я понимаю, что платить штраф за прогул или садиться за тунеядство никто не хочет. Но антисоветская пропаганда – это гораздо более тяжёлая статья! Ну вот что вы такое несёте?!

Я прикусил язык. Да, кажется, здешняя милиция ещё не готова к спасению Родины… Вдруг мелькнула мысль в голове: а что, если назваться именем деда и назвать его место работы? Раз я застал его дома с семьёй, может быть, сегодня у него законный отдых? Может, смена не его?

– Колобков Николай Иванович, 1940 года рождения, уроженец города Кыштым, – забормотал я. – Русский. Коммунист. Начальник цеха металлообработки на заводе «Красный компрессор».

– Ну вот, так бы сразу! – ответил Рогожкин. – Ваш рабочий телефон!

– Не помню. Честно.

Участковый вздохнул, но ругаться не стал: видимо, ему уже надоело общаться с чудилой из непонятно какой эпохи. Он кому-то позвонил, попросил найти номер «Красного компрессора» и вскоре уже набирал его на обаятельно-допотопном дисковом аппарате.

– А знаете, телефоны скоро кнопочные будут, – заметил я. – А потом вообще мобильные. С экраном.

Рогожкин взглянул на меня строго, словно учитель на нерадивого ученика. А потом сказал в трубку:

– Добрый день! Колобков Николай Иванович у вас работает? Начальник какого-то цеха… Ага… У него сегодня выходной?.. Да, отлично, спасибо!

Он повесил трубку.

– Я могу идти? – спросил я, сжав с надеждой свой искусанный батон.

– Можете, Николай Иванович. Понятия не имею, зачем была вся эта клоунада, если можно было просто сразу сообщить, где вы работаете. И что смена сегодня не ваша. Идите, идите.

5.

К тому времени, когда я вышел из милиции, все продуктовые магазины уже закрылись. Честно говоря, после жизни рядом с круглосуточной «Пятёрочкой» поверить в это было немного сложно. Но делать нечего! Догрызая батон, я направил стопы домой в надежде, что там поскребу по сусекам и ужин себе как-нибудь сварганю.

Добравшись до дома, я заприметил хорошенькую молодую мамашу в лёгком розовом платье, подчёркивающем плечи, и с причёской в стиле Пугачёвой. Ей никак не удавалось втащить коляску со своим отпрыском по лесенке, чтобы попасть в наш подъезд. Я решил, что если помогу ей, то она поймёт, что зря выбрала того мужика, который сделал ей этого мелкого, а не кого-нибудь типа меня. И помог.

Дамочка рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо огромное! Что бы я тут без вас делала?!

– Мелочи, – сказал я благородно. – Мы, советские люди, всегда помогаем друг другу, не так ли?

Женщина взглянула на меня как на придурка. Потом мило рассмеялась:

– Ой, а вы ещё и с юмором! Шутник! Знаете, по-настоящему остроумные мужчины это редкость!

Я вообще-то не шутил, но раз ей нравятся юмористы, пускай так и будет.

– Без шуток не прожить, – ответил я.

– Ой, да, не говорите! В наше время только юмор и спасает!.. Кстати, кажется, мы не знакомы! Я Люся!

– Серёга.

– А я вас тут раньше не видела. Квартиру поменяли?

– Я в гостях, – придумал я. – Живу у брата.

– Ой, и долго вы тут будете?

– Не знаю. Может, месяц, – ляпнул я.