Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подпалить бы скотов! – прошипел вдруг Вица; Ленур и Олегыч уставились на него.
Олегыч очнулся первым:
– Бля, ну ты и мудел, вообще! А без клуба чё делать будешь?
– Н-дак, можно подумать, ты там каждый вечер торчишь…
– Под крыльцом! – гогот Ленура.
Вица досадливо вздохнул и снова взялся за бутыль…
– Нет, чуваки, летом все-таки прекрасно жить, – повторил Олегыч свою позицию и сочно потянулся. – Пруд хотя бы… С утряни пришел, окунулся и лежи на песочке. Один бухла подгонит, другой – чего на кишку. Да мне и танцев особо не надо. Всё равно с танцев на пруд все валят, а я уже там с кастриком, с окуньками печеными. И любая клава – моя.
– Да уж, аха, – усмехнулся Вица. – Как его?.. Идиллия.
– А ты чё, Дрюньчик, – обратился Олегыч к Андрею, – так скучно жить-то стал? Как не увижу – на огороде всё, всё чего-то роешься. Купаться даже не ходишь.
Андрей пожал плечами:
– Устаю, времени нет. Родителям же надо помочь.
– Вам повезло, – теперь Вица вздохнул как-то грустно-завистливо, – вода под боком, а у нас из колонки такой ниткой течет – за полчаса ведро… Ни хрена напора не стало.
– Какой там напор, – поддерживает Ленур, – башня рухнет вот-вот. Все кирпичи размякли, от труб одна ржавчина…
* * *
Разговор полз медленно, словно бы через силу, то и дело прерывался, перерастая в бессвязные мыки и хмыки. Парни, знал Андрей, и раньше на слова были бедны, их языки развязывались лишь при девчонках да после какого-нибудь особенно зрелищного фильма в клубе или по телевизору. А в основном же слышались междометия, кряхтение, матерки, сплевывание через щербины в зубах… И сейчас казалось, что им смертельно надоело сидеть здесь, в тесной, полутемной сторожке, пить жиденький спирт и пытаться общаться, но они почему-то всё не могут разойтись. Они будут сидеть долго-долго, по крайней мере – пока не опустеет бутыль.
Чтобы как-то расшевелить их и себя, Андрей спросил:
– Что-то Редю давно не видно. Тоже, что ли, в армии?
– Какое – в армии! – усмехнулся Ленур. – Мне б лучшем в армии на два года больше, чем как Редису.
От родителей Андрей знал, что приключилось с Вовкой Беляковым, но сейчас изобразил удивление:
– А что такое?
– Да что… Загремел он не хило, – ответил Олегыч, наливая в стаканы граммов по тридцать.
– Из-за чего?
– Да из-за тупи своей… Глотайте.
Андрей и Вица выпили. Ленур и Олегыч – сразу за ними. Вица, слегка запьяневший, сделавшийся общительнее, чем обычно, стал рассказывать:
– Тупи я тут не вижу особой. Если так судить, он правильно сделал всё… Ну, короче, это, в конце июня, когда все к бабкам своим съезжаться стали, как раз более-менее зажилось. На Ивана Купалу классно поотжигали…
– Да, – Андрею вспомнилось одно из невеселых последствий этого отжигания, – на колодце кто-то с журавля груз снял, потом вешать обратно замучились.
Олегыч многозначительно и довольно усмехнулся. А Вица, всё распаляясь, продолжал:
– Ну и Редис втюрился в одну приезжую, из Братска вроде она. Я ее вообще раньше как-то не видел.
– В Юльку Мациевскую, – уточнил Ленур. – Нехилая тёточка вызрела!
– Нехилая, а Редис из-за нее, суки, вон…
– Это понятно.
– Ну…
– М-да…
– А к этой Юльке, – оборвал Вица нить скорбных вздохов, – стал Гришка Болотов из Знаменки подкатывать. На танцы сюда на своей «Яве» каждый раз пригонял… Мы даже собирались ее увести, до того достал, урод, но потом же со знаменскими воевать – на фиг надо. Их-то раза в три больше – загасят.
Между их селом, в котором жили раньше в основном татары, и соседней русской Знаменкой, что километрах в пятнадцати и ближе к городу, издавна тлела вражда. Было время, парни пару раз в год сходились где-нибудь на нейтральной территории и устраивали побоища. Обязательно одного-другого увечили. Но потом их село стало хиреть, многие семьи перебрались как раз в Знаменку, и открытая война стихла.
– И Юлька эта, короче, на Редисика ноль внимания, – медленно, с трудом подбирая подходящие слова, вел повествование Вица, – а он прям бесится, серый весь стал. Втюрился, как этот самый… Каждый вечер на танцы, когда башлей нету – на крыльце стоит или в окна заглядывает: где там, блядь, Юличка. С Гришкой по пьяни всё рвался схлестнуться, мы еле держали.
– Я ему сколько раз: «Блин, Редя, забей. Девок вон сколько других. Выбирай и дрюч, никто слова не скажет», – подключился к рассказу Ленур. – Их штук двадцать приехало, и все хотят, и все не хуже Юльки этой. Нет, как чокнутый – только о ней и о ней.
– Чуть не ныл, когда она с Гришкой на «Яве» рассекала. А у него «Урал» как раз сдох окончательно, он целыми днями с ним возился, но чего-то…
– Да чего, – опять перебил Ленур, – мотор переклинило. Тут уж – всё.
– Уху… Но, эт самое, к Гришкиному мотику, когда он у клуба стоял, не подходил даже, даже колеса не порезал. «Я, – говорит, – буду в открытую. Я его задавлю, клянусь». Ну, Гришку.
Олегыч подвинул Андрею и Вице стаканчики.
– Опрокиньте.
– Долго он терпел, – опрокинув и наскоро закусив, вздохнул Вица. – И вот недели две назад случилось. Ты уже тут же был? И не слышал, что ли?
– Да нет, – соврал Андрей. – Я ведь и не ходил никуда.
– У, ясно… И вот Юлька, короче, собираться стала домой, а с Гришкой у нее крепче и крепче. Он каждый вечер тут, даже мотик стал в ограде у Мациевских ставить. Жених, дескать, все дела… И Редис тут сорвался. Ну… Мы тогда вместе сидели, спирта взяли… Я, Редис, Лёнча вот, Димыч, Пескарь…
– Нажрали-ись, – с ностальгической грустью вставил Ленур.
– Нажрались охренеть как, еле стояли. И решили в клуб идти, хоть башлей уже ни копья. Решили силой вломиться, отжечь там по полной.
– Ну дак, там веселье каждый день, а мы как эти…
– Выбирать надо, парни, – пустился в рассуждения Олегыч. – Так мало кому удается – и чтоб бухать, и потом в клуб цивильно… А так – или пить, или…
– На фиг мне трезвому в клубе? Чего там делать? – возмутился Вица. – Я лично трезвым вообще ничё не могу…
Разговор не спеша, но всё дальше отступал от истории с Вовкой-Редей… Устав слушать малопонятные высказывания о танцах, выпивке, деньгах, Андрей прервал их вопросом:
– Так что там случилось-то?
– Ну, что… Дотащились до клуба, глядим, а его нет. Ну, Редиса. Делся куда-то. Думаем, срубанулся, задрых в кустах где-нибудь. Он-то заглатывал дай боже́ в тот раз, как в последний раз будто…
– И получилось, что в последний.
– Ну не навсегда же! Ты