Второе решение носило политический характер. Константин перенес имперскую столицу из Рима в новый город на Востоке, специально построенный на берегах Босфора на месте древнегреческого города Византия, — город, который он первоначально намеревался назвать Новым Римом, но который сразу же и навсегда получил в честь него имя — Константинополь. Торжества в честь провозглашения новой столицы состоялись 11 мая 330 года, будучи среди прочего посвящены Богородице, и с этого дня империя получила новое название — Византия[10]; но необходимо помнить о том, что ни Константин, ни его подданные не осознали качественной перемены или разрыва в преемственности. Для них империя оставалась тем, чем была всегда, — Римской империей Августа и его преемников; и они, вне зависимости от того языка, на котором говорили — со временем латинский вышел из употребления, а греческий стал общераспространенным, — продолжали считать себя римлянами до мозга костей.

* * *

Для папы Сильвестра I (314-335) и его паствы в Риме новости о втором решении императора должны были изрядно поубавить радости по поводу первого. По отношению к христианству теперь выказывали благоволение, гонения отошли в прошлое; во время единственного приезда Константина в Рим в 326 году последний отказался принять участие в языческой процессии (чем вызвал сильное раздражение традиционалистов), но зато выбрал места для нескольких больших храмов, которые он собирался построить и богато одарить, в городе и вокруг него. Первым из них был тот, что предполагалось посвятить святому Петру над усыпальницей святого на Ватиканском холме. Затем намечалось возвести второй собор и баптистерий поблизости от Латеранского собора[11], занимавшего территорию старых казарм императорской кавалерии. Рядом находилась базилика Святого Креста в Иерусалиме в память об обретении Честного (и Животворящего) Креста Господня матерью императора, святой Еленой; и, наконец, большая церковь на Аппиевой дороге, на том месте, куда, как считалось, были перенесены останки святого Петра и святого Павла в 258 году, однако ныне оно посвящено святому Себастьяну (по-видимому, несправедливо).

Все это были превосходные новости. С другой стороны, почти одновременно Константин приказал начать строительство храма Гроба Господня в Иерусалиме[12], наряду с иными — в Трире, Аквилее, Никомедии, Антиохии, Александрии и нескольких других городах, не говоря уже о соборе Святой Софии (Премудрости Божией) в его новой столице. Как же теперь было римскому епископу отстаивать свои претензии на главенство по отношению ко всей христианской церкви? Ведь не он, а его собрат в Константинополе получал теперь доступ к императору. В течение более 600 лет царила уверенность в том, что Константин в благодарность за чудесное исцеление его Сильвестром от проказы подсластил пилюлю, передав папе и его преемникам «Рим и все провинции, области и города Италии и Запада как подвластных римской церкви навечно». К несчастью для пап, он не сделал этого. Теперь известно, что так называемый «Константинов дар» — подделка, сфабрикованная в Римской курии, вероятно, в VIII веке; однако она сыграла выдающуюся роль в обеспечении территориальных претензий папства до тех пор, пока обман не был в конце концов обнаружен итальянским гуманистом Лоренцо Валлой в 1440 году.

К несчастью для Сильвестра, именно в его понтификат появилась первая из крупнейших ересей, которая расколола церковь на несколько столетий. Первым ее начал распространять некий Арий, священник из Александрии, человек блестящей образованности и великолепной наружности. Его учение было достаточно простым: Иисус Христос не вечен и не единосущен Богу Отцу, который создал его в определенное время как орудие спасения мира. Таким образом, будучи совершенным человеком, Сын должен всегда подчиняться Отцу. По мнению александрийского архиепископа Афанасия, это была, безусловно, опасная доктрина, и он немедленно принял меры, чтобы положить ей предел. В 320 году Ария вызвали на суд ста епископов из Египта, Ливии и Триполитании и отлучили от церкви как еретика.

Неприятности, однако, не заставили себя ждать: новое учение распространялось подобно лесному пожару. Следует учитывать, что это происходило в те времена, когда богословские споры вызвали живейший интерес не только у церковников и ученых людей, но и у всего грекоязычного мира. Распространялись прокламации; на рыночных площадях звучали зажигательные речи; на стенах мелом писали лозунги. Всякий имел собственное мнение — за Ария или против него. Сам он, в отличие от большинства теологов, был блестящим публицистом. Для более успешного распространения своих идей Арий писал песенки и куплеты для моряков, путешественников, плотников и других ремесленников, которые распевали и насвистывали их на улицах[13]. Затем, спустя два года, Арий, поспешно оставивший Александрию после своего отлучения от церкви, возвратился туда с триумфом. Он появился до того, как два синода в Малой Азии подавляющим большинством голосов высказались в его пользу, и теперь потребовал восстановления на прежнем месте.

Наконец в 324 году вмешался император. Речь уже не шла о синодах местных епископов, а о соборе, куда предполагалось пригласить всех представителей церквей Востока и Запада, — Вселенском соборе с такими авторитетом и властью, что обе партии, участвовавшие в споре, были бы обязаны принять его решения. Намечалось провести его в мае — июне 324 года в Никее с участием самого императора. На практике же речь шла более чем просто об участии. В действительности Константин, видимо, занимал место председателя, доказывая, вдохновляя, смягчая страсти, постоянно подчеркивая важность единства и достоинства компромисса и даже иногда переходя с латинского на плохой греческий, чтобы убедить слушателей.

Таким образом, именно Константин предложил внести в проект решения ключевое слово, которое должно было урегулировать — по крайней мере на время — вопрос об Арии и его учении. Этим словом стало homoousios, или «единосущный», чтобы описать соотношение между Сыном и Отцом. Его включение в проект было почти равносильно осуждению арианства, и это является ярким свидетельством силы убеждения, которой обладал император — и как можно подозревать, что не без запугивания, — с помощью чего он добился принятия своего предложения. Таким образом, собор вынес следующий вердикт: Арий и его сторонники подвергаются формальному осуждению, их сочинения предаются анафеме и подлежат сожжению.