— Какие-то проблемы, товарищ? — спросил он, беспокойно выглядывая в коридор. — Кто-то опять оклеветал меня? Я лишился руки в Польше, когда воевал в отряде Буденного, а теперь меня за это будут преследовать? В каком мире мы живем! И кто это сделал? Хотя бы скажите, кто на меня жаловался. Я хочу знать, кто этот жалкий клеветник!

Королев поднял руку, останавливая его возмущенную речь.

— Прошу вас, товарищ… Я всего лишь принес заявку от жилищного комитета. Моя фамилия Королев.

Председатель ЖСК облегченно вздохнул и протянул Королеву руку.

— Прошу прощения. Максим Люборов. Я отвечаю за этот дом. Знаете, на таком месте нетрудно нажить себе врагов. Сейчас многие любят угрожать, и, даже если ты невиновен, никогда не знаешь, чего ожидать. Людям не хватает квадратных метров, и им наплевать, каким способом они их получат. — Он высморкался и продолжил: — Простите. У меня сегодня страшно разболелась рука. Даже протез не могу надеть, так больно. Будь проклят поляк, который меня изувечил!

Королев пожал протянутую руку и указал на свой шрам на щеке.

— Мне повезло больше. Это один из деникинцев оставил мне на память. Я подстрелил его, прежде чем он успел снести мне голову.

— Это уж точно — повезло. Без руки — куда ни шло, а вот без головы… — согласился Люборов, беря в руки заявку. — Ага, комната на втором этаже. Пойдемте, я провожу вас. Там даже есть кое-какая мебель. Кровать, стул и стол. И, кажется, шкаф. Неплохая комната, хороший метраж. Больше стандартной нормы. — Он пошел впереди Королева. — Если вам что-то понадобится, обращайтесь. Я ничего не обещаю, но чем смогу — помогу. — И он загадочно помахал рукой, давая понять, что способы решения вопроса могут быть разными.

Королев поблагодарил председателя ЖСК, хотя и не собирался прибегать к его помощи. Не то что он был чересчур принципиальным, просто принимать помощь от незнакомого человека неразумно. Потому что никогда не знаешь, что он попросит взамен.

Они спустились, и Люборов повел капитана по крылу второго этажа.

— Вот сюда, товарищ, — сказал он, открывая дверь и вручая ключ Королеву. — Квартира номер семь. Ваши соседи — Валентина Николаевна Кольцова и ее дочь Наташа. Неплохой ребенок, по крайней мере спокойный. Муж Кольцовой был инженером. Он погиб в метро в прошлом году, несчастный случай. Кольцов. Помните его? Его сделали героем Советского Союза. Просто за то, что он разбился в туннеле. Во время войны с поляками, скажу я вам, все было намного сложнее. Тогда медали направо и налево не раздавали. Я за свои подвиги получил только деревянную руку, протез, и то пришлось ждать три года.

За дверью перед Королевым открылась большая общая кухня. Яркие лучи света заливали дощатый стол желтым цветом. Вдоль одной стены стоял ветхий диван. Над ним висел портрет офицера в полный рост, одетого в кавалерийскую форму начала века. Между окнами стоял небольшой стол, на котором были аккуратно сложены в стопочку тетради. Рядом лежало вязание. Это были просто люксовые апартаменты по сравнению с коморкой Михаила.

— Я полагаю, это один из прежних владельцев, граф, — сказал Люборов, указывая на портрет. — Кто знает, где он теперь? В Париже? В Шанхае? Или в могиле? Так ему и надо, где бы он ни был! Это кухня. Она у вас общая с гражданкой Кольцовой. Готовить будете здесь. — Люборов показал на уголок за дверью, где стоял примус. Там же была каменная раковина. — У вас есть своя печка?

Королев кивнул головой.

— Вот и отлично. Так будет проще всем. Это печка Валентины Николаевны. А ваша комната вон там.

Люборов ушел, а Королев долго стоял посреди отведенной ему комнаты. Потом положил фуражку на письменный стол и осмотрелся. Узкая полоска света пробивалась на стыке задернутых штор. В комнате было темно, и Королев решил поскорее открыть окна, чтобы впустить солнечный свет. Комната была что надо — большая, с высокими потолками и даже с обоями на стенах. Понятно, что обои остались еще с довоенного времени, но выглядели вполне прилично, да и матрас на кровати казался чистым. Паркетный пол был почти полностью закрыт потертым персидским ковром. Королев выглянул в окно. «Тихая улица», — подумал он, глядя на купола маленькой церквушки. Он услышал, как колокола отзвонили час дня, и вспомнил, что у него мало времени. Он снова окинул взглядом комнату, на этот раз более внимательно.

Для начала он осмотрел письменный стол, открыл крышку отделения, где когда-то какой-нибудь дворянин наверняка хранил писчую бумагу. Теперь ее место занимал пожелтевший выпуск газеты «Правда» 1928 года. Этот стол не годится. Он не стал рассматривать кровать, так как она его вполне устраивала. Шкаф тоже привлек его внимание ненадолго. Потом он откинул коврик и увидел, что в одном месте между досками паркета зияют большие щели. Края досок были повреждены. Королев присел и достал из кармана раскладной нож. Он поддел одну доску, и она легко отошла от пола. Под дощечкой оказалась небольшая полость, в которой лежала фотография девушки с выпирающей из корсета грудью и кокетливо повернутой на камеру головой. Девушка доила корову. Чей-то тайник. Королев поднялся и направился к сумке. Там среди прочих книг лежала Библия. Он достал ее и, облегченно вздохнув, положил в тайник. Он не мог без этой книги, но ее следовало спрятать. Его бросило в жар: а ведь он здорово рисковал, когда вез ее через всю Москву! Нет, Королев не был набожен. Он знал о политике партии в отношении ортодоксального культа и принимал ее. Просто Библия была с ним все восемь лет, пока он служил солдатом, а теперь приносила утешение в моменты, когда мир вокруг начинал казаться слишком уж жестоким.

Он спрятал священную книгу и положил доски на место, рассудив, что, случись в доме обыск, тайник вряд ли обнаружат. Капитан похлопал по карманам и нащупал фотографию полуобнаженной девушки. Положить ее к Библии было бы неправильно, поэтому следует избавиться от фотокарточки при первой возможности.

Через полчаса Королев быстрым шагом шел по улице Разина, мимо памятника известному предводителю восстания, в честь которого большевики и назвали эту улицу. Насвистывать в милицейской форме было не положено — это снизило бы его авторитет в глазах обычных граждан и уж тем более преступников. Но его буквально распирало от счастья. Будь он в штатском, непременно исполнил бы что-нибудь пафосно-торжественное, соответствующее настроению, — например, «Интернационал». Но милицейская форма удерживала от столь бурного проявления чувств. И даже пасмурное утро не ослабляло радость от того, что он стал владельцем собственной комнаты. Ему казалось, что жизнь налаживается, как и обещал товарищ Сталин. И жизнь действительно налаживалась.

Королев начал искать глазами телефон, чтобы позвонить на Петровку, и в этот момент увидел два черных воронка, припаркованных чуть поодаль от церкви. Возле автомобилей стояли несколько человек в милицейской форме. Королев догадался, что это и есть место преступления, о котором говорил Попов. Маленькая церквушка была украшена комсомольским плакатом: он висел на входе и приглашал членов ВЛКСМ на танцы в поддержку испанских товарищей. Территорию вокруг церкви обнесли ленточкой, хотя в этом не было никакой необходимости, так как прохожие, издалека завидев сотрудников милиции, и так спешили перейти на другую сторону улицы.