Вот весь Израиль вознегодовал на колено Вениаминово и пошёл на него войной. "И поразил Господь Вениамина пред Израильтянами, и положили в тот день Израильтяне из сынов Вениамина двадцать пять тысяч сто человек, обнаживших меч. Оставшиеся оборотились и побежали к пустыне, к скале Риммону, и побили ещё Израильтяне на дорогах пять тысяч человек; и гнались за ними до Гидома, и ещё убили из них две тысячи человек" (Судьи, 20:35, 45).

Враждебность же по отношению к местным, к народу Альфа, сохраняется на протяжении чуть ли не трёх веков, но проявляется она чаще отдельными нападениями и убийствами, которые очень напоминают современный терроризм. Некий Аод был послан иудеями к царю Моавитскому Еглону с дарами. Вручив дары он попросил царя о свидании с глазу на глаз, чтобы сообщить ему важное послание от Господа. Когда же они остались наедине, "Аод простёр левую руку свою, и взял меч с правого бедра своего, и вонзил его в чрево его" (Судьи, 3:21). Аод стал судьёй Израиля, а после него был судьёй другой "герой", Самегор, который 600 человек филистимлян побил воловьим плугом (Судьи, 3:31). Убивали и тех, кто пытался вступать в контакты с иноверцами. Один знатный иудей привёл с собой в стан дочь начальника Мадиатского, Хазву. Увидев это, внук Аарона "встал из среды общества, и взял в руку своё копьё, и вошёл вслед за израильтянином в спальню, и пронзил обоих их, израильтянина и женщину в чрево её" (Числа, 25:7–8).

Но самым знаменитым иудейским террористом переходного периода нужно признать Самсона.

Снова и снова: Библейские тексты ни в коем случае нельзя считать историческим документом, подобным летописям, хроникам, письменным распоряжениям, деловым распискам. По сути своей это сказания, расцвечивавшиеся от покололения к поколению. Особенно осторожно следует обращаться с цифрами и датами. При всём почтении к великой Еврейской религии, не может современный человек верить, что праотец Авраам прожил 175 лет и что Сарра родила в девяносто. Также и цифры погибших в сражениях часто выглядят непомерно завышенными. В этот же разряд попадают и триста лисиц, пойманных Самсоном для поджога посевов филистимских. В лисиц, несущих привязанные факелы, да ещё связанных попарно хвостами, мы не верим. Но то, что иудеи совершали поджоги полей филистимлян, что сжигали "и копны, и несжатый хлеб, и виноградные сады и масличные" (Судьи, 15:5), подтверждается тем, что память об этих деяниях бережно хранилась и исполнитель предстаёт перед нами в ореоле героя.

Много поучительного найдём мы в истории Самсона. Например, то, что рождён он был "в стане Дановом" (Судьи, 13:25), то есть в еврейском племени, ещё ведущем пастушеский образ жизни. Но невесту себе он находит в филистимском городе. Отец и мать его поначалу недовольны, но смиряются. И никакой ревнитель Господа не врывается на свадьбу с копьём в руке — другие времена. Примечательны первые ростки идеи справедливости в отношениях между народами, идеи правоты-неправоты: отец невесты наносит Самсону обиду, отдав дочь другому, на что Самсон говорит, что "теперь я буду прав перед филистимлянами, если сделаю им зло" (Судьи, 15:3). Однако несколькими строчками выше — ещё до всяких обид — упоминается, что, зайдя в филистимский город Аскалон, Самсон убил там тридцать человек, чтобы снять с них одежды и ими расплатиться за проигранное пари (Судьи, 14:19). О "правах" этих тридцати легенда не вспоминает. Филистимляне всё ещё — не люди. Перебить тысячу из них ослиной челюстью (Судьи, 15:15) — подвиг. А почему челюстью? И почему Самегар сражался плугом? Да потому что мечей иудеям жестокие филистимляне не дают. Ослиная челюсть или плуг — такое же вынужденное оружие, как камни интифады три тысячи лет спустя.

После поджога жатвы филистимляне не мстят всем иудеям поголовно, а спрашивают "кто это сделал?". "Самсон, — отвечают им. — Потому что его обидел отец его невесты: взял жену его и отдал другу его". Филистимляне пытаются умилостивить террориста довольно сильными мерами: сжигают невесту и отца её. Но террористу всё мало. "Самсон сказал им: хотя вы сделали это, но я отомщу вам самим, и тогда только успокоюсь. И перебил он им голени и бёдра, и пошёл и засел в ущелие скалы Етама" (Судьи, 15:6–8).

Иудеи боятся вызывать гнев филистимлян, господствующих над ними, и выдают им неуёмного сеятеля раздора. Но он каждый раз чудесным образом освобождается и продолжает свою жизнь между пастушескими станами иудеев и городами филистимскими, с их крепкими стенами и воротами. Женолюбив при этом чрезвычайно и явно предпочитает филистимских дам. Думала ли блудница в Газе, что визит Самсона обернётся для её города потерей городских ворот? (Судьи, 16:1–3). А знаменитая Далида? Яркие сцены, описывающие, как она связывала Самсона — по его же указаниям — то верёвками, то сырыми тетивами, наводит на мысль о том, что филистимлянки знали толк в сексуальных играх и были искусны в садомазохистских изысках (Судьи, 16:7-15).

Наконец, Далиде удалось выведать секрет силы Самсона и предать его в руки филистимлян. Но гуманные филистимляне, заражённые видимо исправительно-трудовыми идеями, и тут не казнят своего врага — только ослепляют и пытаются приставить к полезному труду: крутить жернова в тюремной мельнице. Увы! Расплата за либерализм не заставила долго ждать себя. Первый террорист-самоубийца ощупью прошёл в дом, где пировали филистимляне, сдвинул "с места два средних столба, на которых был утверждён дом… и сказал: умри, душа моя, с филистимлянами! И упёрся всею силою, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нём. И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей" (Судьи, 16:29–30).

Примечательно, что именно историю Самсона вспомнил русский крестьянин, выступавший в Российской думе во времена другого исторического катаклизма: перехода России от земледельческого к индустриальному состоянию в начале 20-го века. В своей речи он сказал:

"…Господа епутаты: не такой же ли Самсон и народ русский и не то ли сделано с ним, пока он спал на коленях хитрой женщины, этой нашей бюрократии, господа епутаты… Но страшна минута, когда он потрясёт столбы… Страшна минута, когда голодный народ, тёмный, отчаявшийся, скажет: "Душа моя! Погибнем здесь, где веселятся враги наши! Погибнем вместе с ними, чтобы и они не жили"."2

Иудеи враждовали друг с другом, нападали на соседей и "притеснителей", но одновременно — тихо и незаметно — учились главному: умению обрабатывать землю. В первых шести книгах Ветхого завета мы почти не видим евреев, занятых работой в поле. Но в последующих, там и тут, мелькают слова, связанные с земледельческими трудами. Когда Гедеону является Ангел, он застаёт его молотящим пшеницу (Судьи, 6:11). Жители Сихемские "вышли в поле, и собирали виноград свой, и давили в точилах" (Судьи, 9:27). Ноеминь возвращается из земли Моавитской в Вифлеем "в начале жатвы ячменя" (Руфь, 1:22). Кузнечным делом было разрешено заниматься только филистимлянам, поэтому иудеи ходили к ним, чтобы точить и чинить свои "сошники, заступы, вилы, плуги" — всё сельскохозяйственные орудия (1-Царств, 13:19–21). Когда же пророк Самуил предостерегает иудеев, потребовавших себе царя, об опасностях монархического правления, он перечисляет главным образом плоды земледелия, которые царь отнимет у них: "И поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмёт и отдаст слугам своим. И от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмёт десятую часть, и отдаст евнухам своим и слугам своим" (1-Царств, 8:14–15).