Литтлджон едва не испекся заживо – так жарко было в церкви, – однако наслаждался каждой минутой и обменивался с женой восхищенными взглядами. Восторженное умиление охватило всех в этих стенах. Куда бы ни посмотрел инспектор, повсюду взгляд его встречал сияющие радостью простодушные лица. Истощенные нуждой и трудом забыли об усталости, сбросили с себя груз каждодневных забот; истерзанные тревогами обрели покой; заносчивые и чопорные смягчились, смирив гордыню; униженные распрямились, подняли головы. Корнетист выбрался из оркестра и смущенно сел рядом с Хауортом. Они представляли собой странную пару: элегантный, подтянутый певец с великолепной осанкой, в котором так и бурлила энергия, и щуплый музыкант, кривоногий и бледный. Оркестр заиграл вступление к «Ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными», пара снова поднялась. Корнет, скромное подобие серебряной трубы на парадных представлениях, звучал ярко и чисто, и маленький человечек, что дул в него, преобразился. Он уже не казался несуразным, лишним или жалким. Звуки, словно легкие радужные пузыри, взлетали ввысь и лопались над головами слушателей. В конце сольной партии публика с трудом удержалась от бурных восторженных рукоплесканий.

Когда хор уже готовился загреметь с новой силой, маленький Джордж Вудрофф решительно зашагал по проходу между рядами, его ботинки скрипели и громко стучали по паркету. Вначале он приблизился к иссохшей, усталого вида старой женщине, одетой в черное, которая сидела на боковой скамье параллельно центральному проходу, и что-то прошептал ей на ухо. Та испуганно посмотрела на него, оглянулась на дверь, поднялась и неуклюже побрела к выходу, чтобы услышать страшную новость от констебля Шаттлуорта. Вудрофф направился дальше, подошел к возвышению, сделал знак Хауорту и передал ему записку. Удивленный суперинтендант развернул листок и прочитал строчки, потом что-то сказал сидевшему рядом тенору и торопливо сошел вниз с помоста. Он намеренно выбрал боковой проход, чтобы пройти мимо Литтлджона, который сидел в конце скамьи. Поравнявшись с инспектором, тронул его за локоть и жестом предложил следовать за ним. Грянул финальный хор, и суматоха вмиг улеглась. Громогласные раскаты «Достоин Агнец закланный» настигли детективов уже на главной улице.

– Ох и каша заварилась, Литтлджон, – произнес Хауорт, когда они вышли в морозную ночь. – Я подумал, что вам, вероятно, захочется поучаствовать. Конечно, вы в отпуске, но если мы с вами похожи, то это дело, которое так неожиданно на нас свалилось, заденет вас за живое.

– Я с вами, Хауорт. Можете на меня рассчитывать, буду рад помочь.

– Что ж, в записке говорится, что останки Инока Сайкса обнаружили в земле на Майлстоун-Мур. Для полиции случай небывалый, что и говорить! Через пять минут мы будем в участке, но я перескажу вам историю вкратце. Это дело связано с убийством, совершенным в тысяча девятьсот семнадцатом году, во время прошлой войны!

– Боже милостивый! Значит, мрачные тени прошлого?

– Да. В октябре тысяча девятьсот семнадцатого года Джереми Трикетт, местный рабочий-металлист, а заодно и браконьер, был найден убитым на Майлстоун-Мур, в глухом месте, через которое мы проезжали прошлой ночью. Болота тянутся до самого горизонта, вы можете любоваться ими из окна спальни дома, где остановились. Между ним и Иноком Сайксом, тоже металлистом и браконьером, была давняя вражда из-за девушки. Трикетта застрелили из дробовика, и, когда после убийства Сайкс исчез, полиция, естественно, посчитала его виновным. В то время я служил констеблем в Хаддерсфилде и не занимался этим делом, однако слухи о нем разошлись по всей округе, разговоров хватило на долгие месяцы. Сайкса так и не нашли. Все решили, что он либо сбежал за границу, несмотря на трудности военного времени, либо отправился на фронт и был убит. Его объявили в розыск, прочесали окрестности вдоль и поперек, но безуспешно. Дело так и осталось незавершенным, легло на полку. А сегодня днем отряд местной обороны проводил маневры на болотах. Они копали траншею и наткнулись на человеческий скелет. По счастью, когда они это поняли, им хватило ума не трогать находку. Но они обнаружили на пальце скелета кольцо с инициалами Сайкса. Такие вот дела. Похоже, Сайкс пролежал там все эти годы. Кто-то совершил двойное убийство, чтобы сбить полицию со следа. Хитрая уловка, верно?

– Если ваша догадка верна, убийца – человек хладнокровный и неразборчивый в средствах, его обман раскрылся через много лет по чистой случайности.

– Да. Двадцать три года – немалый срок. С тысяча девятьсот семнадцатого года много воды утекло. Вероятно, убийца уже умер или исчез.

– Значит, дело откроют вновь?

– Да. Хотя след уже холодный, как остывшая баранина. Но нам предстоит расследование, придется начать все сначала и сделать все возможное, покопаться в прошлом, что уже давно мертво. В моей практике это нечто новое.

– И в моей тоже, Хауорт. Я полностью в вашем распоряжении. Неофициально, разумеется.

– Ну нет, вам так просто от меня не отделаться, Литтлджон. Если дело не удастся раскрыть до окончания вашего отпуска, я поговорю с главой полиции графства, и мы затребуем помощь Скотленд-Ярда, а в запросе укажем ваше имя. Тогда, наверное, вы у нас немного задержитесь.

– Хорошо! – кивнул Литтлджон, и двое мужчин вошли в тускло освещенный вестибюль полицейского управления.

Часы на приходской церкви пробили девять. Где-то в отдалении буйствовал духовой оркестр с бомбардоном и басовым тромбоном. Спотыкаясь и фальшивя, он приближался к финалу весьма вольной интерпретации «Прекрасного Сиона», чтобы потом на выручку за дневные труды подкрепить свои силы в любимой пивной.

На следующее утро после того, как обнаружилось преступление более чем двадцатилетней давности, Хауорт с Литтлджоном осторожно втиснули свои крупные тела в полицейскую машину, и когда часы на церкви пробили десять, уже ехали вверх по холму к Майлстоун-Мур. День выдался морозным и ясным, раннее солнце озаряло яркими лучами улицы города и заливало светом окрестные деревни. Булыжные мостовые и каменные строения Хаттеруорта вскоре остались позади, автомобиль легко катил по ровной гладкой дороге через болота. Теперь вокруг, на сколько хватало глаз, простиралась безмолвная пустыня. Утесник и вереск, чьи узловатые цепкие корни виднелись на рыхлой торфяной почве, колыхались, словно бурые морские волны, когда резкие порывы ветра клонили стебли то в одну сторону, то в другую. По обеим обочинам дороги вдоль края торфяников тянулись ряды белых каменных столбиков с черными шляпками – путевые вехи, различимые в темноте или в снегу. Большие белые облака величаво плыли по синему зимнему небу. Вид был великолепный. По одну сторону до самого горизонта расстилалась вересковая пустошь, расцвеченная багрово-коричневыми красками зимы. Блестели лужицы, покрытые тонкой ледяной корочкой. Ручейки пробивали себе дорогу в земле и собирались в поток, журчавший подо льдом в кювете. По другую сторону вздымался крутой травянистый склон, переходивший постепенно в пастбище, где уже чувствовалось присутствие человека, покорителя природы. Внизу лежала долина, где у быстротечной реки Коддер укрылся Хаттеруорт, дальше местность понемногу повышалась и снова переходила в бескрайние волны холмов. Построенный из местного камня город прекрасно вписывался в общую картину. Длинные ряды трехэтажных коттеджей, общественные здания, трубы, башни и открытые пространства Хаттеруорта растянулись вдоль нижнего шоссе, которое с высоты холмов казалось лишь волнистой тонкой нитью, ведущей вдаль. Дикую землю между Майлстоун-роуд наверху и городом внизу человек обжил и подчинил своим нуждам. Грубые стены сухой каменной кладки разделяли ее на клеточки, словно огромную шахматную доску. На луговых склонах паслись коровы и овцы. Фермер разбрасывал известь на зеленой траве лужайки, белая пыль взлетала в воздух, словно клубы пара. Шла извечная битва между болотами и человеком, утверждающим свое господство. В отдалении вился белый дымок поезда, с натугой вползавшего на гребень горы, в самое сердце Уэст-Райдинга.