Занкан Зорабабели был преуспевающим купцом — его караваны ходили в Византию, Аран, Русь, Египет и повсюду славили его имя. Но знатным купцом не заделаешься, крылья не расправишь, ежели тебе не покровительствует царский двор. Занкана знали все правители, но милость тех, кто не имел сильной власти, мало что давала. Георгий III крепко держал в руках бразды правления страной, поэтому его покровительство имело для Занкана огромное значение, более того, благодаря благосклонности Георгия, усилилось влияние Занкана и в соседних странах. А после восстания Кутлу-Арслана[11] покровительство царицы Тамар стало неоценимым.

Занкан был уверен: восстание Кутлу-Арслана, кажущаяся победа восставших сослужили хорошую службу царице — народ убедился, что Бог даровал царице больше разума и мудрости, чем всем бунтовщикам, вместе взятым. Царица обошлась с ними великодушно — одарила землями, должностями и нанесла им сокрушительное поражение, а народу показала, что на самом деле двигало Кутлу-Арсланом и его сподвижниками, какие потаенные желания раздирали их.

Восстание было подавлено, но тайная борьба продолжалась. Изощренная закулисная борьба. Вчерашние бунтовщики, сегодняшние сановники всячески пытались доказать народу, что именно они радеют за страну.

Тбилисские евреи, празднующие агаду, затаив дыхание слушали хахама Абрама, искренне сопереживая своим предкам, много веков назад бежавшим из Египта, вместе с ними обливаясь холодным потом, шли по дну морскому меж высоких пенистых волн, терпели муки голода и жар беспощадного солнца пустыни, и лишь Занкана не было среди них. Погруженный в свои мысли, он тщетно пытался понять, зачем понадобился в столь неурочный час амиру Картли.

В последнее время собственные имя и фамилия резали слух Абуласану. Магометане в свое время переиначили их на свой лад и пожаловали его предкам высокие чины, что делало их в глазах мусульманских вельмож надежными людьми, а грузины хотя бы на словах вынуждены были считаться с ними. Теперь же настало иное время… Грузия уже давненько освободилась от мусульман. Всю мерзость и желчь, накопившиеся в их душах, грузины собрали воедино и все вместе, как один, освободились от них, вышвырнув в Куру. Ныне Грузия сама становится чуть ли не хозяйкой Передней Азии, постепенно возвращая себе истинное лицо. Поэтому гордиться тем, что твои предки в свое время сменили имя и фамилию, не приходится… Сегодня задавали тон те, кто не менял ни имени, ни фамилии, ни веры — кто сидел в своем поместье, осенял себя крестом и безропотно ждал, когда же Господь пожелает освободить Грузию от мусульманского гнета.

Сегодня для Абуласана что прогнанная со двора овчарка, что измененное на мусульманский лад его имя были едины.

Абуласан был предусмотрительным человеком, каким-то шестым чувством он прозревал грядущие события и редко когда ошибался. И по мере возможности вмешивался в их ход обычно с пользой для себя. У него была такая власть. В дни грозящей стране опасности он неплохо размахивал своей саблей — никто ни в чем не мог его упрекнуть. Когда Кутлу-Арслан взбунтовался, он своевременно примкнул к нему, в результате восстание пошло по такому сценарию, который был выгоден для страны. Абуласан свято верил: чрезмерная, неограниченная власть может заставить потерять голову и умудренного годами и жизненным опытом государя, прошедшего через огонь, воду и медные трубы. Потому что и царь — всего-навсего сын человеческий, и он не избавлен от соблазнов. Абуласан еще не знает, какой государь выйдет из Тамар, но он убежден, что за женщиной, да еще молодой, притом только что благословенной на царство, нужен глаз да глаз.

— Ну вот, мы благословили ее, исполнили волю Божью и царя[12] нашего, но она должна помнить, что мы, сильные мира сего, можем вмешаться в ее жизнь, когда сочтем нужным изменить что-то по своему усмотрению, и на то также будет воля Божья.

Льстецы и любители посудачить за твоей спиной на свете не переведутся. Поседевшие на службе у Отечества до сих пор не могут успокоиться, что Абуласану, а не им выпала честь стать амиром Картли, правителем Тбилиси, членом царского совета. Но вслух роптать не ропщут. Они, недоброжелатели Абуласана, люди осторожные и умные. А осторожные и умные всегда знают, где, когда и как заставить неосмотрительного и неосторожного человека сказать то, что им так хочется произнести вслух, но они никогда не сделают этого именно потому, что умны и осторожны. И во дворце, и в домах вельможных нередко можно было услышать недоброе хихиканье: «Абуласан?! Когда я слышу это имя, мне кажется, что мусульмане никуда не уходили, и мы просто так, для виду размахивали саблями!» — «Как, он здесь остался? Разве он не убрался вместе с мусульманами?!» — «Господи, спаси и сохрани эту страну от всяких абуласанов, хасанов и прочих мусульман!» Злословившие прекрасно знали, что Абуласан был истинным грузином, знали это и внимавшие их злобным наветам. Но и те и другие любовно заглядывали ему в глаза, согласно кивали головой, а за спиной насмехались над ним, подчеркивая, что их предки ни веру не меняли, ни имени-фамилии не переделывали, ни должностей не получали от захватчиков. Но не они были врагами Абуласана, они, глупцы, лишь повторяли вслух, что нашептывали другие. Только и всего! Враги Абуласана подстрекали их проезжаться на его счет, но подстрекали не словами, не наставлениями, а намеками, ироничными улыбками и взглядами, которыми они провожали Абуласана, вздохами и стонами утомленного служением родине человека.

Естественно, Абуласан прекрасно знал об этом. Какой он был бы амир или правитель города, если бы в домах знатных сановников у него не было своих осведомителей. Когда Диомидэ, главный его соглядатай, докладывал, что о нем говорят, он то улыбался, то держал себя так, словно ему наплевать на это. «А что им остается делать?!» — фыркал он, прекрасно, впрочем, понимая, что мусульманское имя в новой Грузии ничего хорошего ему не сулит. Его очень тревожило это, но он бесстрастно наказывал Диомидэ внимательно слушать, зорко посматривать и докладывать ему обо всех мелочах — он должен был знать решительно все, чтобы предвидеть шаги, которые его враги и насмешники предпримут завтра.

Он не раз подумывал о том, чтобы вернуть свое прежнее имя, но сделать этот шаг мешали предки, в свое время отдавшие предпочтение новому имени.

А предки у Абуласана были славные, могущественные, хотя, когда он вспоминал о них, его пробирала дрожь. Мудрые дальновидные военачальники, они постоянно подвергались репрессиям со стороны царей, потому что то и дело восставали против них. Среди предков был один служитель церкви — епископ, но и тот воспротивился воле царя Давида IV: ты, мол, ограничиваешь власть церкви! А блаженной памяти царь не замедлил с ответом — он вообще был скор на решения: коли требовалось отрезать, отрезал, не раздумывая, — власть, сказал он, у Бога, ты не властвовать хочешь, а жрать и этими мерзкими разговорами пытаешься унизить царя, а я не прощаю этого. И он обезглавил не только епископа, но и двух священнослужителей в придачу, которые, улыбаясь, стояли подле него, так что их близкие не посмели воссоединить отсеченные части.