Мясо с картошечкой почему-то не шло. Водка пилась, а мясо никак… Чертова Элла приучила совсем к другой пище. Лукьянов удивлялся, но ему было неприятно, что мясо такое острое. Оно казалось пережаренным и чересчур жирным. Иван Андреевич решил не отчаиваться и спросил себе отварной рыбы. Рыба тоже не пошла. То ли казалась безвкусной после специй, которыми было обильно сдобрено предыдущее блюдо, то ли он все-таки уже наелся мясом. Десерт Иван Андреевич съел весь и тут же пожалел об этом. Кусок торта с масляным кремом до того неудобно улегся в желудке, что хоть кричи или спрашивай себе «Мезим-форте».

Лукьянов допил водку и наконец почувствовал, что опьянел. А что? Неплохое ощущение. Что-то он давно не напивался… Зря… Похоже, что сейчас и мясо прошло бы… Эх, зря унесли… Черт! Надо было сначала напиться, а потом заказывать еду! Кретин! Кретин и… этот… как его… импотент! Импотент? А может, ударить по девочкам? Может, с ними… того… захочется… Нет… ни с кем не хочется… Импотент… Законченный импотент…

Лукьянов сделал знак официанту и расплатился, подивившись тому, как дорого обошелся ему толком не съеденный ресторанный ужин. Хорошо все-таки, что не спросил себе «Мезим» и… девочек…

На улице так похолодало, что Иван Андреевич несколько протрезвел. Он посмотрел на часы мобильного телефона и здорово огорчился. Он провел в ресторане всего полтора часа. Куда деть оставшиеся полтора? Хотя… хорошо, что они у него есть. Элла сошла бы с ума, если бы увидела его таким пьяным! С другой стороны, интересно посмотреть, как она сходит с ума! Он никогда раньше не видел. Осознав это, Лукьянов даже приостановился. Надо же! А ведь, и в самом деле он никогда не видел свою жену в состоянии душевного раздрая! В самых критических ситуациях ее не покидало спокойствие и способность соображать. Его жена не женщина! Андроид!

– Ваня? – Лукьянов услышал голос «андроида» и обернулся. Рядом с ним остановилась его собственная «девятка», из открытой дверцы которой выглядывала жена.

– Элла? – удивился Иван Андреевич. – Ты что тут делаешь? Почему ты на машине?

– Потому что я получила права, и сейчас еду расплатиться за новую машину! Завтра пригонят… Хотела тебе сделать сюрприз.

– У тебя получилось… – отозвался он.

– А ты что здесь делаешь? – спросила Элла и посмотрела на часы. – Почти семь… Ты почему не в колледже?

Лукьянов поймал себя на том, что ему хочется заканючить что-нибудь вроде «я больше не буду», как делают дети, пойманные в момент прогула учебного заведения.

– У вас что, отменили собрания? – не унималась Элла.

– Да! – радостно подхватил Иван Андреевич. – У нас отменили собрания!

– Почему?

– Санэпидемстанция запретила, – моментально нашелся он.

– Да?

– Да… Ртуть… понимаешь ли… разлили… по колледжу… Не хочет пацанва родительских собраний… – Лукьянов удивлялся сам себе. Надо же, как складно врет! Не иначе он лучше соображает в состоянии алкогольного опьянения. Пожалуй, стоит это учесть!

– Тогда поехали со мной! – решительно произнесла Элла.

Как и всегда, Лукьянов не смог ей противиться. Стоило ему усесться в машину, как запах водочного перегара заполнил салон «девятки». Он даже сам умудрился это почувствовать.

– Ты что, пил? – спросила Элла, резко обернувшись.

– Ну… так… чуть-чуть… Мы выпили, чтобы, значит, ртуть… нейтрализовать… Она же ядовитая… А потому мы…

– Не ври мне, Лукьянов, – очень серьезно оборвала его Элла. – Зачем ты врешь?

– Я вру? Я не вру. С чего ты взяла, что я вру? Я и не думал врать. Да и зачем мне врать? Да если бы я врал…

– Заткнись.

Иван Андреевич сразу же так и сделал. Он никогда не слышал от Эллы ни одного грубого слова. Она вообще никогда не употребляла ни жаргонных слов – ни сленговых, ни популярных идиоматических выражений. Ее речь была безупречно правильной, поэтому слово «заткнись» в ее устах прозвучало для Лукьянова так, будто жена заковыристо выматерилась.

– На сегодняшний день в вашем колледже не были назначены родительские собрания? – полуутвердительно спросила она.

– Почему это не были? Я же говорю… были, а потом… ртуть… и все такое…

– Ваня, ты шел на свидание с другой? И поэтому выпил? Для храбрости?

Элла спросила это будничным спокойным тоном, и это особенно задело Лукьянова. Почему она считает, что ему для храбрости непременно надо выпить? То есть она держит его за ничтожество, которое само по себе ничего не может… Как же она ошибается! Он все может! То есть вообще все! Все, что угодно!

– Я уже был на свидании с другой! – запальчиво выкрикнул он. – У меня сегодня вообще не было занятий, понятно?! – погнал, выражаясь современным языком, мутную волну он. – И выпил я, если хочешь знать, не «до», а «во время»! Мы с ней вместе пили! Вот так!

На слове «так» Лукьянов чуть не прикусил язык, потому что Элла рванула машину с места. Старенькая «девятка» понеслась по магистралям Питера с такой скоростью, которую только можно было развить. Ивану Андреевичу казалось, что они непременно в кого-нибудь врежутся или вылетят на тротуар на особо лихом повороте. Элла наверняка совсем недавно начала ездить без инструктора, а потому, скорее всего, не справится с управлением. Но Элла справлялась. Она всегда и со всем справлялась, а потому Лукьянов в самом скором времени не только совершенно успокоился, но даже и задремал, благо жена больше не докучала ему вопросами.

Возле дома Элла бесцеремонно растолкала его и потребовала выйти из машины. Иван Андреевич не сразу сообразил, где и с какой стати находится. А когда все вспомнил, у него сразу свело скулы от тоски. Сейчас придется объясняться с женой. На кой черт он соврал ей про любовницу? Он ведь даже не знает, с чем их едят!

В квартире в состоянии полной безнадеги Лукьянов опустился в любимое кресло перед темным экраном телевизора и недвижимо застыл. Если Элла его выгонит, то идти совершенно некуда. Да и не хочется никуда. И ничего не хочется. Он на всю оставшуюся жизнь наелся жирного мяса и напился водки из запотевшего графинчика.

– Ванечка! – Элла бухнулась перед ним на колени, впервые не переодевшись. Прямо так. В стильном костюме цвета, как она утверждала, малиновой пенки. Лукьянов обалдело уставился в глаза жены с размазанной косметикой. Такого беспорядка на ее лице он никогда не видел.

– Ва-а-анечка… – жалобно повторила она и уткнулась лицом с потекшей тушью прямо ему в колени, обтянутые светло-голубыми джинсами. Иван Андреевич как раз успел пожалеть новенькие джинсы, которые теперь непременно придется стирать, когда Элла вдруг заговорила, горячо и надрывно, так, как не говорила с ним никогда: – Я люблю тебя, Ванечка… Очень сильно люблю… Зачем тебе какие-то еще женщины, если есть я? Посмотри же на меня, милый мой…

Он послушно взглянул на сморщенное и покрасневшее, а потому некрасивое лицо жены. Вот, значит, какова она в состоянии душевного раздрая… Да-а-а… раздрай никого не красит, даже Эллу… А с чего бы ей, собственно, так расстраиваться? Что произошло-то? Подумаешь, выпил чуть-чуть… Лукьянов уже забыл, что только что «впарил» жене про любовницу, а она между тем продолжала: