— Тетя Соня, да я не умею гадать! И вообще — ни во что такое больше не верю! И какая из меня гадалка?! Вы на меня посмотрите! Они же там все черные и лохматые! — с ненавистью воскликнула крестница.

Анюта была блондинкой, притом постриженной коротко и неудачно, а вот разлучница — как раз кудрявой длинноволосой брюнеткой.

— С чего-то же нужно начинать. Ты умеешь искать пропажи — тут ты спорить не станешь? Ну вот я тебя к нему и пристрою.

— Не надо, теть-Сонь. Лучше я уборщицей пойду. В детский садик…

— Можно еще мыть полы в привокзальном сортире! — рявкнула Софья Андреевна и взяла айфон. — Борька, Борька… ну буквы «бэ» нет… Успенский… на букву «у» тоже нет… «Трансинвест»? И на букву «тэ» нет, куда же он запропастился? А! Вспомнила, на букву «и»! Этот салон называется «Инари»!

Анюта не проявила к слову ни малейшего интереса, но Софья Андреевна вспомнила, что еще тогда, четверть века назад, собиралась узнать его смысл, да все как-то не собралась.

— Гугль нам в помощь, — пробормотала она.

С айфона Софья Андреевна вышла в Интернет и полминуты спустя прочитала:

— Инари, так, так… Японская богиня изобилия, риса и житейского успеха… А что? Годная богиня! Сейчас я ему позвоню…

— Я не хочу быть гадалкой!

— А чего ты хочешь?

Это был страшный вопрос. Анюта, уж так получилось, никогда ничего не хотела. То есть новые туфли, колечко, курточка, замуж, модные духи, своя квартира — такие желания у нее были. Но в бухгалтерский техникум ее загнали чуть ли не пинками — учиться она не хотела, быть бухгалтером тоже не хотела, получать какую-то другую профессию — тоже… Поскольку кем-то же нужно быть, она смирилась и с большим трудом получила диплом.

Ей даже было смешно слышать, когда какая-то из подружек говорила: хочу стать завотделом, хочу поступить в институт. Анюта не понимала, как можно этого хотеть. Слово «карьера» в ее лексикон не входило. А в ее Вселенной, похоже, не было ни прошлого, ни будущего, один только нынешний день с его заботами и потребностями.

Но зато у нее была железная хватка, которая проявлялась в отношениях с людьми. Вцепившись в подружку, Анюта ни с кем не желала ее делить, пока бедная жертва не находила себе парня. Эта хватка оказалась роковой — если бы Анюта так не вцепилась в будущего мужа, то не затащила бы его в загс по случаю беременности и не осталась у разбитого корыта.

— Может быть, ты хочешь, чтобы у всех дети ели фрукты, а твой Федька радовался картошке? — сурово спросила Софья Андреевна. Удар был ниже пояса — крестная знала, что незатейливые молодые женщины, вроде Анюты, часто становятся сумасшедшими мамашами и видят смысл жизни в том, чтобы у ребенка все было не хуже, чем у других.

— Нет, — буркнула Анюта.

— И попробуй только не пойти в это самое «Инари»! Алло? Боря? Это Соня, вспомнил? Боря, тут у меня для тебя подарок — девочка с фантастической интуицией. Дочка покойной Люси, вспомнил? Тебе такая в «Инари» не нужна? Ага! Она завтра к тебе подойдет… В шесть ровно? Хорошо, и скажет, что от меня. У тебя все в порядке? И у меня все в порядке. Пока!

Вот так, без лишних раздумий, практически без сострадания и сочувствия, Софья Андреевна решила судьбу крестницы.

Анюте не очень хотелось идти в салон, причина была уважительная — она незадолго до свадьбы потратила на гадалку и какой-то невероятный любовный приворот кучу денег. Приворот оказался краткосрочный, восстановлению не подлежал. И отношение к таким салонам у Анюты было самое отвратительное. Но выбирать не приходилось: или гадальный салон, или торговать картошкой на базаре, причем неизвестно, возьмут ли маленькую хрупкую Анюту туда, где нужно переставлять мешки с корнеплодами.

Так что на следующий день она пошла в «Инари», взяв с собой Феденьку — а куда же его девать?

Гадальный салон помещался в современном здании, вход имел из Савельевского переулка, соседями его были флористический салон и маленькая студия дизайна — такого дизайна, который и у совершенно здорового человека способен спровоцировать шизофрению. Здание занимало примерно четверть квартала, и выходивший на Речную улицу фасад был украшен двумя здоровенными вывесками — банковской «Трансинвест» и загадочной «Steelballs».

Рядом стоял старинный дом с грамотно отреставрированным фасадом. Контраст был удивительный. Но Анюта ничего не смыслила в архитектуре. В истории, впрочем, тоже.

Дом был творением известного архитектора, к нему даже экскурсантов приводили. Он и имя имел — Афанасьевский, поскольку строил его невесть когда, еще в восемнадцатом веке, богатейший купец Афанасьев, тот самый, который дал имя еще одной протасовской достопримечательности — Афанасьевским Горкам. Там его иждивением воздвигли две богадельни — для одиноких вдов и отставных солдат. Как-то так вышло, что там вскоре стали селить умалишенных. И когда в середине двадцатого века город обзавелся неврологическим диспансером, воздвигнутым на месте богаделен, народ оставил за ним привычное название.

Афанасьевский дом был старинным только снаружи. Внутри он имел четыре квартиры, но какие квартиры! Двухуровневые, престижные! Две из них были с большими ванными комнатами, где помещались джакузи, а две другие — не только с джакузи, но и с саунами в подвале. Хорошо было и то, что имелась своя стоянка — в Парковом переулке.

Память у Анюты была не то чтобы плохая — а просто выкидывала навеки то, что не требовалось в быту. Осколки и огрызки она все же иногда сохраняла — вот и этот перекресток Речной и Савельевского был чем-то знаком. Если бы Анюте сказали, что лет шесть назад тут стоял двухэтажный деревянный дом, куда она дважды приходила с любимой подружкой в гости еще к одной подружке, она бы только пожала плечами: изменения в городском пейзаже к ее жизни отношения не имели.

Дядя Боря, которого она с грехом пополам припомнила, оказался не таким, как пятнадцать лет назад, высоким и стройным брюнетом, а толстым, крепко полысевшим, и росту в нем убавилось. Такое случается с мужчинами под шестьдесят. Однако взгляд был живой и бойкий.

— Входи, Анечка, — сказал он, увидев в дверях кабинета женщину с коляской. — Твой, что ли? Ну, как время летит! Знакомьтесь — Анечка, Дмитрий. Мой референт.

Дмитрий Анюте не понравился — слишком худое лицо, угловатые плечи, нос острый, темные волосы — плоской прядью на лбу, глаза глубоко посажены, усмешка кривоватая и хитроватая. Лет ему было — под тридцать. И Анюта видела, что она тоже этому хорошо одетому мужчине не понравилась.

Слово «референт» ей ничего не говорило. И узнавать, что оно означает, Анюта не желала — это была совершенно лишняя информация.

— Добрый день, Анечка, — сказал Дмитрий. — Так это про вас ходят по городу слухи, будто потрясающая интуиция?

Анюта сперва испугалась, потом поняла, что это шутка такая, и рассердилась. Нужно было что-то ответить, но она не могла найти подходящих слов.

— Перестань, Митенька, — велел догадливый дядя Боря. — Видишь, девочка стесняется. Садись, Анечка. А коляску можно вон туда…