Из этой затеи ничего не вышло. Я женился на ней, и она осталась все той же, прежней Мэвис. Своди ее в кино, и следующие два дня она будет Бетти Грейбл, до тех пор пока не посмотрит другую картину. Мэвис без конца меняла прически, манеру говорить, стиль в одежде, даже реакцию на ласки. Ее нельзя было называть поверхностной. Просто она не оформлялась в какую-то индивидуальность. И я уже начал смиряться с тем фактом, что с ней этого никогда не произойдет, принимать ее такой, какая она есть. Мэвис забавляла меня. Хорошо меня кормила. Согревала в постели. И выполняла декоративную функцию. Если вам достается такое, этим можно обходиться. Даже при отсутствии интеллектуальной стимуляции. Это почти то же самое, думал я, что держать в доме большого, красивого, игривого рыжего сеттера.

Такой была моя жена. Пока нас не затянуло на орбиту Уилмы Феррис. Уилма — самая сильная женщина из тех, кого я знаю. Бог мой, она действительно сильна, постоянно на вас давит.

Как говорят про некоторых конферансье, у нее никогда не кончается завод. Никогда никакой прямоты или простоты. Лишь их видимость. И моя девочка стала чем-то вроде большого мотылька, летающего вокруг жаркого пламени. В конце концов она бросилась в это пламя, и, когда выпорхнула оттуда, это была уже не Мэвис. Она стала новым изданием Уилмы. Не глубоко внутри, где Уилма как сталь, а во всех внешних проявлениях. Казалось, Уилма парализовала ее. Сгруппировав все ее молекулы или что-то в этом роде. Так что Мэвис считает Уилму самой выдающейся женщиной, какая когда-либо ходила по земле, и с каждым днем в ней становится все меньше от нее самой и все больше от миссис Феррис. А самое скверное заключается в том, что довести копию до совершенства — означает приблизиться к уровню жизни Уилмы, насколько это в наших силах.

К одному только этому я еще смог бы как-то приспособиться. Но моя Мэвис была хорошей девочкой. Я имею в виду, хорошей в старомодном смысле. Когда одни вещи черные, другие белые. Уилма же оперирует одним и тем же оттенком серого.

И я почувствовал, что она навязывает моей жене свои нравственные критерии. Это меня пугает.

Я думаю, было время, когда я мог рассказать Мэвис маленькую историю про Уилму. И эта история разорвала бы пуповину, через которую она подпитывает Мэвис. Но я слишком долго выжидал, а если расскажу сейчас, то она может посмотреть на меня с той же издевкой, какую я увидел сегодня днем в глазах Уилмы.

Уилма попросила меня прийти к ней домой. Для разговора о нашем разрыве с рекламным агентством «Ферн энд Хоуи». Но когда я пришел, то сразу почувствовал, чем пахнет дело. Она обставила все по высшему разряду, и мне оставалось лишь протянуть руку. Я едва этого не сделал. Во всяком случае, был очень, очень близок к этому. Но вовремя вспомнил про Рэнди Хесса, про то большое кольцо, которое она вставила ему в нос, а мне не хотелось заиметь такое же в собственном носу. Деловых отношений вполне достаточно. Я осторожно высвободился, что дало ей повод намекнуть на мою трусость. Я возразил, что дело не совсем в этом, и в награду получил издевательский взгляд. С того дня она стала видеться с Мэвис даже еще чаще. Поскольку со мной у нее случился прокол, сосредоточилась на том, чтобы сделать мою жену эмоционально зависимой от нее. Казалось бы, такое слегка отдает бредом — но это только если не знать Уилму. Ей нужно только побеждать, так или иначе. По-моему, это Стив Уинсан рассказывал мне про одну знатную даму в Куэрнаваке, которая упорно и вежливо отклоняла все приглашения на приемы в доме Уилмы. Вскоре мексиканские власти обнаружили, что у знатной дамы что-то не в порядке с видом на жительство, и ей пришлось уехать. Уилма оказывала гостеприимство мексиканскому чиновнику, который ведал этими разрешениями на жительство. Да, ей нужно побеждать, так или иначе.

Отчасти я могу это понять и не виню ее. Она возникла из ничего. Абсолютно из ничего. Говорят, с самого дна Ист-Сайда, где вы постигаете уйму всего относительно выживания. Возможно, там-то и усвоила, что ей нужно все время побеждать. И возможно, если бы она до сих пор боролась, это желание побеждать направлялось бы в должное русло. Но Уилма победила, так что теперь это обратилось на многие проявления общественной и частной жизни, принимая форму злого озорства, и даже хуже того.

Как с этими двумя мужьями, которых она себе заводила. Один закончил тем, что стал безнадежным алкоголиком, а первый — застрелился. Они изначально были людьми неустойчивыми. Иногда я даже думаю, что ее привлекает неустойчивость, от нее она вроде как подпитывается. Рэнди Хесс — прекрасный тому пример.

С моих слов Уилма предстает бог знает кем. На самом же деле в ней чертовски сильное женское начало. Вы восхищаетесь ею. Но примерно так, как восхищаетесь проходящей мимо вас парадной процессией со множеством барабанов.

Одним словом, мы сели в машину и поехали. И сразу же почувствовали, какой день будет в городе, — настоящее пекло. Парилка, после которой даже ночью все камни до рассвета будут излучать тепло.

Мэвис сказала:

— Дорогой, было бы ужасно оставаться в городе в такой день. — Выговор, интонация, томность — все — прелестная имитация Уилмы Феррис. И надушилась этой же дрянью, которой пользуется Уилма. Под названием «Голубой неон». По двадцать долларов унция. Наши химики говорят, что это одни из наименее летучих духов, выпускаемых линией «Феррис». Эх, вот если бы Уилма Феррис вдруг взяла да и преставилась! На моей работе это не сказалось бы. А жену мне, возможно, вернуло бы.

Когда мы отъехали достаточно далеко на север, чтобы быть более или менее уверенными в том, что продолжим движение, я съехал на обочину и опустил верх. Новая машина нужна была мне как собаке пятая нога, но Уилма однажды походя заметила, что ей закрытые машины кажутся ужасно скучными, и я понял, что рано или поздно мне придется приобрести себе новую.

Мы успели крупно поссориться, еще прежде чем добрались до Олбани. Из-за какой-то чепухи, которую сказала Мэвис, повторяя, словно попугай, мнение Уилмы. Тогда я попросил сделать мне любезность, остаться самой собой и перестать быть дешевой имитацией Уилмы. И в ответ услышал, что Уилма — чудеснейшая женщина, какую она когда-либо встречала, что она очень многое для нее делает и мне тоже следует быть ей благодарным, вместо того чтобы говорить про нее разные гадости. Потом еще, что обязанность любой жены — совершенствовать себя, а она хочет, чтобы я ею гордился, и что мне помогает ее дружба с Уилмой, а я хочу запереть ее в тюрьме, так чтобы у нее не было никаких друзей, сделать из нее монахиню или что-то в этом роде. Потом Мэвис отодвинулась от меня так далеко, как только могла, и всплакнула в совершенно несвойственной ей манере — со сдержанными всхлипами, полными страдания и достоинства. Уж лучше бы поплакала так, как, бывало, делала это раньше: выпучив глаза, со сладострастным воем, с обилием фыркающих и хлюпающих звуков.

— Классный намечается уик-энд, правда? — отреагировал я.

— Божественный, — проговорила она с отсутствующим видом.

Движение было оживленным, но, из чувства досады на нее и на себя самого, я гнал машину слишком быстро, так что мы добрались до Лейк-Вэйл без чего-то около пяти. Я посмотрел на карту с пометками. Имение Уилмы Феррис находилось на противоположной от деревни стороне озера. Мэвис сидела подавшись вперед, и это она заметила указатель — лакированную табличку, подвешенную на кованом железе, с именем, начертанным на меди беглым почерком, с маленькой буквы, как на торговом знаке: «феррис». Я повернул налево и поехал по узкой, посыпанной гравием дороге в направлении озера.