— Чей мерин? — стал учинять допрос уездный исправник.

— Кольки Полянского, — ничего не подозревая, ответил Жорка. — Под присмотр он мне его оставил.

— А сам он где?

— К шурину уехал…

Осмотрели мерина и по клейму признали, что он из тех, что пропал еще полгода назад у одного коновода из Введенной слободы. Взяли тогда Георгия под белы рученьки да и повели в уездную тюрьму. Суд, что состоялся через три месяца, вину Жорки, как укрывателя краденого, признал и направил парня отбывать полуторагодичный срок в арестантское отделение: конечно, оно не тюрьма-крытка, а все равно неволя тяжкая. Много чему научился Георгий за эти полтора года, в этой второй школе, благо хорошие учителя попались. А главное — узнал, что верить людям нельзя, и коли пошел по воровской дорожке, то ни к кому привязываться не следует и не нужно держать подле себя никого: ни баб, ни детишек, ни дома своего, потому как привязанность для вора — самое уязвимое место, через которое можно на него повлиять. И будешь, как рыба на крючке: и вроде бы трепыхаться получается, да не соскочить… А еще научили Жорку матерые сидельцы никаких обид не прощать и всегда оставлять последнее слово за собой. Иначе всю жизнь можно в «шестерках» да «парашниках» проходить, и уважения у фартовых никогда не заполучишь…

Воровскую науку Георгий постиг хорошо. Как возвернулся с отсидки, первым делом наведался к Шуре-солдатке, чтобы узнать, ходит ли еще к ней уездный исправник Полубатько.

— Ходит, — обреченно ответила вдовица. — Куда ж ему, кобелине, еще ходить, не к супружнице же законной.

Георгий кивнул и прочь потопал.

— Вечером придешь? — с надеждой спросила ему в спину Шура.

Но ответа не дождалась…

В ближайшую субботу уездный исправник пожаловал в Полянки. На тройке прикатил, с лентами и колокольцами. Чтоб все знали — сам уездный исправник Степан Иванович катит…

Узнал об этом и Жорка Полянский. Подождал, покуда село накроет вечер, вышел незамеченным из дома, пробрался огородами к дому Шуры… Заглянул в окно и увидел, что разговоры между любовниками заканчиваются, недалеко уже и до любовных утех.

Стараясь не топать сапогами, Жорка прошел в горницу.

Оба замерли: смешная картина, но всем троим было далеко не до смеха…

— Ты кто таков? — не сумел поначалу разглядеть в непрошеном госте Жорку уездный исправник Полубатько. — А ну, пошел вон, покуда цел!

— Ага, щас, — усмехнулся Полянский. — Только сперва стрелки на подштанниках наведу…

— Да знаешь ли ты, кто я таков? — продолжал пыжиться уездный исправник. — Да я…

— Головка ты от… — Жорка четко выговорил последнее короткое ёмкое слово и приблизился к постели. Шура видела, как Жора надел что-то на руку и спрятал ее за спину. — Узнаешь меня, хмырь болотный? — еще ближе подошел Полянский.

— Ты! — Даже в темноте было видно, как побагровел Полубатько. — Хочешь снова за решетку? Так я тебе это устрою!

Степан Иванович присел на кровати. Шура отодвинулась к стене и замерла. Исправник потянулся за штанами, что висели на спинке стула возле кровати, и тут страшный удар в висок повалил его на бок. Последнее, что он слышал и чувствовал, — как хрустнула, ломаясь и крошась, височная кость.

Шура открыла было рот, но Жорка приложил палец к губам:

— Тихо…

Где-то поблизости завыла собака, протяжно и тоскливо. Сказывают, так собаки по покойнику воют. Выходит, правду говорят… Степан Иванович Полубатько еще дергался и хрипел: жизнь не хотела покидать тело совсем не старого еще человека. Полянский левой рукой с силой сжал горло, чтобы не было слышно хрипа, а когда тело уездного исправника обмякло и затихло, посмотрел на Шуру:

— Скажешь кому — убью. Поняла?

— Ага, — сморгнула Шура. Теперь старшим был он, а она перед ним была просто маленькой и растерянной девочкой.

Через четверть часа вдовица, уже одетая, помогала тащить тело уездного исправника на зады огородов. Жора вырыл яму на месте картошки, благо земля была рыхлая, потом спихнул в нее тело уездного исправника и скомандовал женщине:

— Закапывай!

Шура послушно приняла лопату и стала суетно закапывать бывшего своего полюбовника. Глаза ее были сухими, а в мозгу попавшей в силок птицей билась одна-единственная мысль:

«Что же теперь будет?»

Когда работа была закончена, Жора посмотрел на Шуру и вполне серьезно произнес:

— Теперь ты — соучастница убийства. И теперь ты, голуба, ничего не расскажешь…

Возвращались до избы молча. Шура думала, что сейчас Георгий станет к ней приставать и потребует ласки, против чего она бы не стала возражать: хотелось забыться хотя бы на полчасика, ну, хоть на четверть часа, поскольку то, что произошло, было ужасным, и не верилось, что это все случилось наяву. Но парень молчал. Когда дошли до избы, Георгий велел ей замыть кровь, а испачканную простынь сжечь в печи. И ушел. Вернее, укатил на тройке, нарочно не снимая колокольцев: ежели кто еще не спит, так пусть слышит, что исправник уехал из села…

Ехал Жора почти всю ночь. Коней с бричкой сбагрил знакомому лошадиному барышнику из дальнего села, что стояло уже за границей их уезда, за треть цены, не торгуясь. И сгинул невесть куда…

Исправника хватились на третий день. В село приехал помощник исправника Ковалев, человек педантический и дотошный. А поскольку в уездной полиции всем была известна слабость Полубатько к вдовице Шуре, то к ней, в первую очередь, помощник исправника и заявился. Верно, носом почуял он неладное, поскольку чинил допрос вдове более часу. Причем задавал одни и те же вопросы, малость их изменяя и пытаясь подловить Шуру на лжи. Но та сказывала одно: да, мол, был у нее Степан Иванович, да ночью уехал.

— А куда уехал? — продолжал допытываться помощник уездного исправника, недоверчиво поглядывая на женщину и чуя, что она говорит меньше, нежели знает.

— Да почем же мне знать-то? — восклицала та, стараясь выглядеть искренней. — Оне начальство и мне не докладываются…

Выдавали Шуру руки да глаза. Ладони дрожали, а глаза бегали: явный признак, указывающий на ложь, о чем помощник исправника Ковалев знал не понаслышке, а по опыту и знакомству с инструкциями допросов, что выдаются строго для служебного пользования. Уехал помощник исправника к вечеру, а через два дня вернулся уже с судебным следователем. Молодым и тоже дотошным, по фамилии Воловцов. Вдвоем они повели правильный розыск по делу об исчезновении уездного исправника Степана Ивановича Полубатько, арестовали как подозреваемую солдатскую вдову Шуру и принудили-таки ее все рассказать.

Труп исправника откопали, провели медицинское освидетельствование по факту насильственной смерти Полубатько и пришли к заключению, что смерть наступила в результате нанесения «ушибленной раны и проломления левой височной кости с нарушением существа мозга». Последующее вслед за смертельным ударом удушение, признаки которого также были обнаружены на теле Степана Ивановича, причиной смерти уже не являлось…